– Можно я расскажу вам историю? – спросила Сычжо.
Не надо, закричало его сердце. Не рассказывай ее мне, я не тот, кому тебе стоит довериться. Делясь со мной своим секретом, ты либо будешь ждать, что я стану лелеять его как ценность, либо будешь рассчитывать на мою историю взамен. Неужели ты не видишь, что я обману твои ожидания в обоих случаях?
– Конечно, – сказал Боян. Рано или поздно кто-то из них должен был, он знал, сделать шаг, приводящий все в движение в ту или другую сторону. По крайней мере ему следовало радоваться, что не он первый утратил самообладание. – Расскажите, слушаю вас.
– Вы не хотите слушать на самом деле.
– Еще как хочу, – возразил Боян, отводя глаза от пристального взгляда Сычжо. Это будет концом того, что началось недолжным образом; не станет ли теперь легче и ему, и ей?
– Я знаю, что это неправда, но я не против сегодня, чтобы мне сказали неправду, – промолвила Сычжо. – Пора кончать с этой глупостью, пора перестать видеться каждую неделю и притворяться, что все прекрасно и нормально.
– Я не притворялся.
Сычжо проигнорировала эти слова, и в ее голосе, когда она заговорила, было что-то отчаянное. Не теряй равновесия из-за прошлого, хотел посоветовать девушке Боян; что сейчас для тебя трагедия, когда-нибудь вызовет у тебя смех.
В истории, как он и предполагал, фигурировали мальчик и девочка по имени Сычжо, и, несомненно, его ждала самая что ни на есть жалостная повесть о несчастной любви. Он готовился к моменту, когда от него что-то потребуется – утешение, житейская мудрость, прощение.
Друзья детства, они, сказала Сычжо, были знакомы всю жизнь. Мальчик, который был на три месяца старше, взял на себя роль старшего брата – роль добытчика и защитника. Когда родители не могли накормить их досыта, были воробьи, убитые из рогатки, цикады, пойманные с помощью намазанной клеем бамбуковой палки, лягушки, ежи, кузнечики – все это запекалось в углях. Учеба мальчика не интересовала, и он рано бросил школу; тем не менее его называли сообразительным, но такая сообразительность, говорили взрослые, могла выйти ему боком. У ее родителей не было денег, чтобы удовлетворять ее нужду в книгах, и тогда он направил свой ум на воровство: выкапывал из земли медный кабель, таскал с упаковочной фабрики дикий женьшень и редкие сушеные грибы, крал по мелочи то, что люди оставляли без присмотра. Она не спрашивала, кому он все это носил, – в десять лет он уже был связан с воровским миром. Она не одобряла этих проступков, но и не отказывалась от его подарков. Когда она отправилась в Пекин учиться в колледже, он последовал за ней, бросив свой круг друзей в провинциальном городе – друзей, которые могли бы помочь ему наладить сносное существование. В Пекине он обитал без разрешения, перебивался случайными заработками и вел жизнь, которая не имела ничего общего с ее студенческой жизнью. Они встречались раз в месяц далеко от кампуса, гуляли, и всегда перед расставанием он вкладывал ей в руку конверт с деньгами и говорил, чтобы она покупала себе модную одежду, какую носят столичные девушки.
– Что вы об этом думаете? – спросила Сычжо, прервав рассказ.
– Думаю, что в каждом сердце есть могила, где похоронена первая любовь.
– Конечно, вы не видите в любви этого парня ничего особенного.
– Я этого не сказал. Да, он любил вас, но вопрос вот какой: вы-то его любили? Любите?
Сычжо странно на него посмотрела.
– Нельзя любить мертвого.
Боян почувствовал укол боли. Как, спросил он себя, ты можешь соперничать в борьбе за женское сердце с юношей, лежащим в могиле?
Продолжение повести было, казалось, взято из раздела городских новостей в вечерней газете. Одна из тех историй, где от молодого человека, не имеющего пекинской регистрации, город не получает ничего, кроме хаоса и опасности. Однажды ночью он проник в квартиру, которую снимали три молодые женщины. Они уехали праздновать лунный Новый год, но он не знал, что одна из них вернулась рано. В панике он ударил женщину ножом и убил ее – журналистку, которой предстояло интервьюировать восходящую звезду в местной политике.
Казнь юноши, без сомнения, навсегда останется апофеозом трагедии, которую Сычжо, как она считала, могла предотвратить. Но у него – необразованного, без всяких связей и средств – в любом случае не было шансов в этом городе. Помимо поверхностного сожаления о загубленной жизни, Боян мало что почувствовал к молодому человеку. Всякую безвременную смерть можно назвать трагедией, но сколько трагедий ты готов в себя принять? Были и более прискорбные утраты: Шаоай, к примеру, двадцать один год запертая в собственном теле. Какой могла бы стать ее жизнь: блестящая карьера, удачная семья, влияние на жизнь многих людей, хорошее использование отпущенного ей на земле времени. Мог ли он объяснить Сычжо, что иногда смерть – благодеяние? Что порой лучше умереть, чем жить? В идеальном мире смерти полагалось бы заканчивать собой повесть, но в нашем мире, где приходится мириться с серединкой на половинку, смерть никогда не завершает ничего аккуратно.
– Ваш друг допустил ошибку, – сказал Боян. – Которая, да, обошлась дорого. Но на вашем месте я бы не взваливал на себя лишнюю вину.
– Но вы – не я.
– Вы мало что могли изменить в его жизни.
– Могла хотя бы вселить в него веру, что у него есть шанс.
– На что? На вашу любовь или на сносную жизнь в этом городе?
– На что-нибудь из этого… – неуверенно сказала Сычжо. – Или и на то, и на другое.
– Но вы его не любили, вы сами знаете. И не могли устроить его на нормальную работу – это вы тоже знаете. Какой смысл сокрушаться о том, к чему вы непричастны? С ним все равно могла случиться такая же беда, и вы сидели бы тут и чувствовали себя виноватой в том, что лгали ему о своей любви.
У Сычжо был немного растерянный вид.
– Но он-то, я думаю, считал, что беда случилась с ним отчасти из-за меня.
– Он вам так сказал?
– Он постоянно спрашивал меня, почему я не нашла себе тут папика, как другие девушки.
Боян поморщился. То, что она так непринужденно произнесла слово папик, опечалило его.
– Он считал всех мужчин богаче и старше него своими врагами. И всех молодых мужчин, кому родители заранее купили квартиры в Пекине, кому заранее обеспечены лучшие рабочие места, считал врагами. Но вы должны согласиться, что он не был неправ. Что у него было за душой, кроме желания чем-то подкрепить свою любовь?
У Бояна пробежал по спине холодок. Призрак юноши, почудилось, смотрит на него откуда-то, смотрит с ненавистью к обладателю того, о чем он сам не мог и мечтать.
– Он всегда говорил, что знает, как я поступлю, – сказала Сычжо. – Говорил, я продамся за комфортабельную жизнь.
– Но вы не продались.
– Это не значит, что я не думала об этом, и не значит, что этого никогда не будет. Чем я тут занимаюсь с вами, как не играю с этой возможностью? Была бы я лучше, я бы сразу сказала вам «нет», потому что вы всем, что вы есть, доказываете его правоту.
