Я засмеялась, встала на цыпочки и потянулась к нему.
— Спасибо за цветы, — сказала я и тихонько поцеловала его возле уха.
— Пожалуйста, — ответил он шепотом и поцеловал меня в висок, потом провел губами по щеке и коснулся шеи.
Я почувствовала, как он провел одной рукой у меня по спине и прижал меня к себе сильнее, я сама стала целовать его, и не верила, что перестала бояться. Мне хотелось, чтобы он тоже стал свободнее и оттаял по-настоящему. И он старался, он очень старался.
— Марк, — позвала я, оторвавшись от него. — Подожди, надо хотя бы закрыть дверь, и я поставлю цветы в воду.
— Замолчи. Я так скучал по тебе.
И снова стал целовать меня, как будто торопился, что нам кто-то помешает, и всё закончится. Я с трудом вырвалась из его объятий, быстро закрыла дверь и подняла пионы, но тут же снова их уронила, потому что опять оказалась в руках у Марка. Он целовал мне шею, пытался одной рукой расстегнуть пуговицы, осторожно дотрагивался до ключицы, касался плеча. Я не понимала, что происходит, но я не хотела, чтобы это заканчивалось. Когда ждешь чего-то так долго, то хочется ухватиться за этот момент времени и остаться в нем если не навсегда, то хотя бы на чуть подольше, чтобы запомнить ощущения, цвета, запахи и каждое слово, каждый звук. Я целовала его руки, и они пахли чем-то пряным и немного пионами, я заглядывала в его глаза и жадно запоминала этот синий с прожилками серого, и черную глубину зрачка, в которой отражалась я сама, я стягивала с него рубашку, и голубой тонкий хлопок как будто хрустел у меня под пальцами, а на спине ткань была влажной. Он прижимался ко мне и царапал мою кожу отросшими светлыми щетинками, он сжимал меня сильно-сильно, но мне не было больно, мне хотелось еще и еще, сильней и сильней, чтобы почувствовать, чтобы запомнить. Я так хотела задержаться здесь и сейчас.
— Марк, — выдохнула я. — Подожди, я хочу тебе кое-что показать.
— Да-да. — Он поднял взлохмаченную голову, продолжая стягивать у меня с плеча бретельку. — Я как раз собираюсь кое на что посмотреть.
— Да нет, — засмеялась я. — Пойдем в ателье. — И потащила его за собой наверх по лестнице.
Мне хотелось потянуть время, не потерять ни одного поцелуя, ни одного прикосновения. Я вела его в ателье, чтобы он увидел картину и обрадовался, и стал целовать меня, и мы бы упали на маленький диван, и не ушли бы оттуда до самого утра.
Мы застревали на каждой ступеньке, стаскивали одежду, не могли оторваться друг от друга. На улице шумел ветер, шелестели листья на деревьях за моими окнами, я с самого утра ждала дождь. Наконец, я распахнула дверь мастерской и привела Марка к картине.
Мне самой очень нравилось, как я всё сделала. Это был тот редкий случай, когда я с такой неохотой взялась за работу, а всё получилось так прекрасно, что мне самой хотелось любоваться на нее и гордиться. Я немного обновила лак и подчистила некоторые потемневшие кусочки полотна. Картина оказалась не настолько старой, как мне показалось сначала, но, судя по всему, долгое время провисела не в самых лучших условиях. Но больше всего я, конечно, гордилась тем, что я сделала с руками моей властной дамы. Идея казалась мне гениальной.
— Смотри, — сказала я Марку, который никак не мог перестать меня целовать. — Ну, смотри же!
Он, наконец, повернулся к картине, всё еще тяжело дыша и не выпуская меня из рук, несколько минут смотрел на полотно, как будто не узнавая его, и всё еще продолжал улыбаться. А потом его взгляд вдруг остановился на одной точке, он резко переменился, выпустил меня и подошел к картине ближе. Я осталась на месте, ожидая, что сейчас он повернется ко мне и подхватит на руки, осыпая комплиментами.
— Что это? — глухо спросил он и показал на картину.
— Тебе нравится?
— Что это такое? Вот это.
Я подошла к нему и обняла за плечо, но он мягко отстранил меня.
— Но ты же сам дал мне полную свободу. И сказал, что я могу делать так, как мне захочется. Вот я и подумала…
— Зачем оно там оказалось? — Я не понимала, говорил он со мной или с картиной. Он выглядел очень странно.
— Марк… — Я снова попыталась его обнять. — Ты же сказал, что оставишь картину себе и что тебе всё равно, что я сделаю с ее руками. А я подумала, что тебе будет приятно, если на ней будет что-то от меня. И я…
— Кольцо, — сказал он. — Значит, кольцо…
— Ну, да… Я надела ей на палец мое любимое кольцо. Тебе не нравится?
Я попыталась повернуть к себе его лицо, но он опять мягко убрал мои руки.
— Понятно, — сказал он. — Значит, кольцо. Всё-таки кольцо…
— Марк! Перестань, ты меня пугаешь. Если тебе не нравится, то я переделаю. Посмотри на меня!
Но он не отрывал взгляда от картины и повторил еще несколько раз:
— Кольцо… Кольцо вернулось.
Я чувствовала себя очень странно, и мне стало холодно, потому что платье осталось на лестнице. Я притянула к себе его лицо и стала целовать. Он сначала не отвечал на мои поцелуи и продолжал, не отрываясь, смотреть на картину, но потом всё-таки обнял меня и поцеловал в ответ, но, правда, уже как-то не так.
— Прости меня, — выдохнула я, не отрываясь от его мягких губ. — Если оно тебе не нравится, то я немедленно нарисую ей букет ландышей. Или кошку. Хочешь, у нее на коленях будет кошка?
Но он ничего не отвечал, он схватил меня и отнес на маленький диван, о котором я мечтала только что на лестнице. Он целовал меня жадно и как-то резко, короткими поцелуями, я пыталась заглянуть ему в глаза, но он не смотрел на меня, а на лбу у него была какая-то болезненная складка. В конце концов я закрыла глаза и позволила ему делать всё, что он хочет. Оказалось, что не только я так долго ждала этого момента. От былой холодности Марка не осталось и следа, он вдруг набросился на меня с такой страстью, с такой жадностью, в нем оказалось столько силы, столько мужского, столько звериного. Он сжимал меня, хватал и царапал, он причинял мне боль, но мне даже хотелось этого, мне хотелось как можно больше его, этой любви, этой лихорадки. Одной рукой он схватил меня за шею, целовал мне висок, глаза, подбородок, я испугалась, что сейчас он меня укусит, он сжимал мне шею всё сильнее, и тут я услышала, что он что-то шепчет.
— Что? — выдохнула я. — Что ты сказал?
Но разобрать его слова было невозможно, а его рука давила мне на шею так сильно, что я вцепилась в нее и попыталась убрать, но вдруг он схватил обе мои руки и крепко стиснул их у меня над головой. Навалившись на меня всем весом, другой рукой он продолжал сжимать мою шею.
— Всё вернулось, — сказал он. — Вот что случилось. Всё вернулось!
Мне стало по-настоящему больно, и было трудно дышать. Я испугалась.
— Марк, — едва выдохнула я. — Пожалуйста. Перестань. Мне больно.
Но он сдавил меня еще сильнее и приблизился к моему лицу вплотную, так, что смотрел мне прямо в глаза близко-близко.
