Хорошее начало. Мы можем пойти в гору.
Я замечаю Джейсона, работающего в зале. Пожимающего руки и хлопающего по плечам, будто он король на горе.
Он этого заслуживает. Если б не Джейсон, это заведение стало бы очередной жертвой рецессии.
Мне приходится буквально протискиваться сквозь толпу, чтобы подобраться к нему.
– Джейсон! – окликаю я. – Эй, Джей!
Джейсон одет в светло-голубой костюм с брошью на воротнике его искрящейся шелковой рубашки. Он подчеркнул черты лица и заменил бриллиант в резце рубином.
Выглядит он хорошо.
Джейсон видит меня и, готов присягнуть, на секунду впадает в легкую панику.
– Дэн! Где ты был? Что скажешь?
Я хватаю его за плечи, как брата.
– Что скажу? Это изумительно. Невероятно. Как ты, черт возьми, привлек сюда всех этих людей?
Здоровенный мужик зарумянивается, как девица.
– Социальные сети, партнер. Поработал на клавиатуре. Уйма парней искали местечко вроде этого.
Схватив с проплывающего мимо подноса бокал, полный зеленого пойла, я салютую ему.
– За тебя, приятель. Может, мы даже сможем оплатить счета, если удержим хоть некоторых из этих клиентов.
Джейсон имитирует удар, я имитирую блок, расплескивая половину своего напитка.
– В жопу счета, чел! – кричит он в потолок. – Мы сорвем банк!
Озираясь сегодня, поверить в это нетрудно, так что я решаю игнорировать ирландско-католический голос ханжества и пессимизма, мешающий мне слишком уж умиротвориться и хоть раз в жизни насладиться моментом.
Я опрокидываю в себя то, что осталось в бокале. На вкус как лаймовое желе, но с изрядным градусом.
– Что это за чертовщина? – спрашиваю я, наконец откашлявшись.
Джейсон посылает воздушный поцелуй в сторону бара.
– Марко – гений коктейлей. Этот он называет «Одноглазый змей». Хочешь еще?
Я должен остановиться сейчас же – или обречь себя на похмелье.
Разве я не должен здесь распоряжаться? Разве я не должен следить, чтобы каждый занимался своим делом?
А с другой стороны, после такой недели…
– Какого черта! – говорю я. – Погнали!
Сегодня для разнообразия я приму ирландский стереотип.
* * *
Некоторое время спустя я сижу ссутулившись в своем офисе, заплетающимся языком бормоча себе под нос. Когда я пью, наблюдается три отчетливых стадии: оптимизм, самобичевание, песнопения. Я в момент влетаю в самую середку второй, прямиком на гребне вины, понося себя за то, что я в точности как отец, и как раз подобный курс прикончил мою семью до срока. Еще порция, и я буду на столе распинать «Нью-йоркскую сказку» группы «Погс», исполнять которую недозволительно никому, кроме Шейна Макгована и Кирсти Макколла.
– Я не мой отец, – твержу себе я, а затем: – Вот сейчас ты в точности как он. Пьяный лодырь.
А затем – печальнейшие из слов, которые человек может произнести вслух:
– Никто меня не любит.
Говоря это, я бью себя по сердцу, чтобы вышло пожальчее.
– София даже не помнит, кто я. О да, ей нравится смотреть на мою штуковину, когда я выхожу из душа. Что я? Предмет?
Прибывает Зеб, как и следовало ожидать, когда рекой льется халявный алкоголь, локтями прокладывает путь в офис, и на миг буханье звуковых волн клуба входит вместе с ним, шлепнув меня гигантской ладонью.
– Бога душу мать! Закрой дверь, – требую я.
Зеб повинуется, захлопнув дверь пяткой. Руки у него заняты бокалами с коктейлями, а из кармана пиджака торчит бутылка «Джеймисона». Он плюхает свои трофеи на мой стол, с прищуром смотрит на меня и заявляет:
– Ни фига себе, вторая стадия! Надо бы влить в тебя побольше спиртного, приятель. Я не хочу провести здесь ночь с угнетенным католиком. Уж лучше попытаю судьбу снаружи с содомитами.
Я фыркаю:
– Джейсон и Марко имеют друг друга и кодекс поведения, так что, думаю, твоей тощей заднице содомия не грозит.
Я даже не знаю, есть ли такое слово – «содомия», но для человека, загруженного таким количеством алкоголя, я составил недурное предложение.
Зеб устраивается в гостевом кресле и опрокидывает три стопки одну за другой.
– Должен тебе воздать, – замечает он. – Для этого нужна толстая кишка – в буквальном смысле, – но ты это провернул. Мне бы следовало обогнуть стол и потискать тебя.
Тут Зеба разбирает приступ чихающего хихиканья, будто он отпустил несколько славных шуточек. Чего-то я не расчухиваю, что за это за черт возьми.
– Зеб, издеваешься? Что за насмешки, в жопу?
Снова хихиканье. Зеб по-настоящему чихает в стопку, а затем все равно ее выпивает.
– В жопу? Ага, именно в жопу, будь спок.
Я слишком эмоционально уязвим для подобного дерьма.
– Зебулон. Я в дупелину, лады? Со своими дурацкими лабиринтами ты уже перегнул палку.
Это Зебу тоже приходится по душе.
– Перегнул? Чувак, все мы должны учиться нагибаться под палку.
Лады. Он меня поддевает. Подталкивает к тому заветному моменту, когда я утрачу невозмутимость и обращусь в большущего неуклюжего медведя. Что ж, он этого не дождется.
Соберись, солдат. Будь выше этого.
С этим на уме я извлекаю из ящика стола пистолет и кладу его на стол.
– Зеб. Я сейчас очень чувствителен и не в настроении для твоего загадочного дерьма. Разложи по полочкам.
– Как? Ты собираешься меня застрелить?
Я смотрю ему в глаза:
– Наверное, нет, но неделька мне выдалась та еще. Меня похитили для снафф-кино. Меня пытали «фараоны». В меня стреляли бандиты, и я потерял свою девушку. Так что поведай мне, что это за инсинуации?
Я вижу на лице Зеба новое выражение. И понимаю, что это выражение жалости. Оно ему не идет – и удерживается недолго.
– Да не могу я сказать напрямую, чел. У меня не так заведено.
– Но? – подсказываю я.
Зеб ухмыляется. Зубы у него зеленоватые от напитка.
– Я могу дать тебе намек.
– Хорошо, – вздыхаю я. – Намек. Но пусть он будет прозрачным. Функционирование моего мозга нарушено.
Зеб вытаскивает из кармана своего пиджака «Армани» лист бумаги.
– Новое меню коктейлей.
– Ну и пусть.
– Ты его читал?
– Нет. Джей дал мне «Одноглазого змея».
– Классика, – хмыкает Зеб. – Дай-ка зачитаю еще парочку.
