Книга Закон улитки - Андрей Курков

После четырехдневного пересечения пролива Дрейка Виктор еще дня три не мог прийти в себя. Полярники, прибывшие вместе с ним на корабле «Горизонт» из аргентинского портового городка Ушуайи, уже вжились в обстановку и занялись своей научной работой, спеша сделать какие-то замеры и анализы перед вот-вот наступавшей полярной ночью. А Виктор все еще отлеживался в комнате жилого этажа главного корпуса. Выходил только поесть да выглянуть наружу. Обращались с ним нормально. Он даже успел сдружиться с одним настоящим полярником – по специальности тот был биофизиком и занимался исследованиями в области выживания человека в экстремальных условиях. Виктору казалось, что для этого достаточно несколько раз пересечь бурлящий пролив Дрейка, который к тому же был наверняка шире Черного моря. Но этот ученый пересечением пролива не интересовался, хотя сам признался, что все четыре дня пролежал на койке с мутной головой и пустым желудком.

Потихоньку Виктор изучил станцию. Даже наружу стал выходить. Для этого выдали ему ярко-красный костюм с желтыми отсвечивающими полосками. Выучил он еще одно правило: перед каждым выходом – пусть даже на десять минут – надо было записаться на доске, висевшей слева от входной двери, поставить фамилию и время выхода. Ему объяснили, что если через час человек не возвращается, все выходят его искать.

Вообще-то история у станции Вернадского была довольно трагической, и Виктор, кажется, уже понимал, почему Англия подарила ее Украине. Англичанам здесь явно не везло. За годы работы станции погибло шестнадцать полярников и разбилось два самолета, доставлявшие сюда запасы и оборудование. Стоило спуститься к воде и оглянуться, и этот комплекс из нескольких маленьких и одного более или менее крупного двухэтажного здания с чердаком-складом тут же вызвал бы сравнение с древним тюремно-островным поселением.

И только в одном месте на полярной станции можно было расслабиться и спокойно посидеть – в баре жилого корпуса. Но и бар этот был совершенно отмороженным. Выпивка в нем не продавалась, да и самого бармена в природе не существовало. Сюда можно было прийти со своим спиртным и посидеть у барной стойки. Можно было выпить и занюхать гроздью бюстгальтеров разных размеров, свисавших с вертикальной подпорной балки, начинавшейся прямо на барной стойке и упиравшейся в потолок. Все бюстгальтеры были с автографами их бывших владелиц – странноватая традиция станции: все побывавшие здесь женщины оставляли в баре этот предмет туалета, словно провокацию для эротических снов полярников.

Виктор тоже оказался ими спровоцирован. Но не для снов. Руки его сами потянулись к этим жестким кружевам, удерживавшим нужную и нравящуюся мужчинам форму. И хоть были они теперь наполнены воздухом, но само касание их кончиками пальцев обдало Виктора ощущением весны. Он словно уловил носом запах цветущей вишни.

Может быть, фантазия увела бы его и дальше, но в этот момент к барной стойке присели двое полярников с несколькими бутылками аргентинского пива. Предложили пива и Виктору, но он отказался.

– Зря, – участливо проговорил один из них. – Это уже последнее пиво, больше не будет!

Биофизика-экстремолога звали Станислав, или, проще, Стас. Он нашел Виктора часика через два и вызвал прогуляться.

Они прошлись вниз к деревянному настилу – «слипу», по которому спускали и затаскивали назад моторные резиновые лодки на алюминиевом каркасе. Там Виктор увидел своих первых в Антарктиде пингвинов – были они маленькие, словно игрушечные по сравнению с Мишей.

– Это пингвины Адели, – объяснил Стас. – Мы ведь на острове, это еще не совсем Антарктида.

Они прошлись до дизельной, где жужжал генератор, потом дошли до какой-то закрытой лаборатории, где делались магнитные замеры.

– Тут на станции один парень из Москвы, мой тезка, – заговорил вдруг Стас, оглянувшись по сторонам и удостоверившись в том, что рядом никого нет. – Он сейчас болеет, в санчасти лежит. Я ему про тебя рассказал, и он очень хотел встретиться. Зайдешь?

– Почему нет? – пожал плечами Виктор.

Вернулись в главное здание. Виктор ушел к себе, а Стас пообещал зайти за ним через часик.

Больной москвич оказался крупным мужчиной лет сорока. Койка санчасти была для него коротковата. Он лежал на спине, немного согнув ноги в коленях. Крупное лицо было бледным, так что слово «больной» приобрело у Виктора в голове сразу более серьезное значение.

Стас-экстремолог вышел, оставив их вдвоем.

– Ты что здесь делаешь? – спокойно и грустно спросил москвич, глядя на Виктора опухшими глазами.

– Так, посмотреть приехал…

– Давай поговорим без тараканов, – москвич вздохнул. – Я – банкир Станислав Брониковский. Я здесь прячусь. Дома меня подставили. Видишь, я тебе сразу правду говорю. А ты что здесь делаешь?

– Тоже прячусь, – признался Виктор, обезоруженный откровенностью банкира.

– Ну вот и хорошо, – проговорил Брониковский.

– Что ж хорошего? – удивился Виктор.

– Ничего. Просто хорошо, что мы – «коллеги». Ведь ты мог бы оказаться человеком, которого прислали, чтобы меня убить…

Виктор посмотрел на банкира с жалостью и недоумением.

– Но я ведь знаю, что это не так… Во всяком случае, меня уже и здесь достали…

Воцарилась пауза на несколько минут, и Виктор уже собирался было уйти из этой тихой комнатки-санчасти, но банкир, уловив желание Виктора, снова обратился к нему:

– Ты заходи ко мне почаще. У меня тут шахматы есть… Я ведь тебе помочь могу! – сказал он таинственно.

Виктор ушел, пообещав снова зайти через несколько часов.

С тех пор он стал заходить к Брониковскому действительно часто – времени у Виктора было много. На дворе было холодновато, хотя намного теплее, чем он ожидал. Всего лишь минус пятнадцать. А в жилом здании отопление работало отлично, в санчасти и подавно. Они играли с Брониковским в шахматы, разговаривая за игрою обо всем. Виктор отмечал иногда, что своими вопросами банкир изучает его, но не было в этом ничего странного. Просто Брониковский явно страдал манией преследования. И манией в серьезной стадии. Сам Виктор никогда бы не поверил, что за ним, Виктором Золотаревым, следом в Антарктиду могут послать киллера. Кто он такой, чтобы еще человека за ним посылать за тридевять земель? А вот банкир – фигура покрупнее. Шахматным языком – это ферзь. Так что, возможно, опасения Брониковского были не так уж далеки от действительности. К тому же его странная болезнь прогрессировала, и местный доктор хоть и пичкал его антибиотиками, но поставить точный диагноз не мог. Заговорил было о поездке к американцам на станцию «Пальмер» – это в трехстах километрах, но потом сам отбросил эту идею.

А банкир тем временем жаловался на боли в животе, почти ничего не ел. Только его крупное телосложение давало, видимо, ему возможность питаться ранее запасенными в теле соками, как верблюду.