— Но получается так, что на самом деле я согласна сними, — продолжала Оксам. — Что я тоже готова принести в жертву жизньтрехсот людей на основании одного лишь предположения о том, что риксам стоитпотрепать нервы. Это труднее проглотить, Найлз, чем тактическую уступку.
Старый советник Нары ответил ей пристальным взглядом. Онвыглядел таким маленьким, сидя на диване посреди пышных подушек, — будтоостролицый эльф, угодивший в гостиную к какому-то сатрапу-толстяку. Найлзприщурил голубые, невероятно зоркие глаза. Здесь, на такой высоте, в десятикилометрах от синестезических проекторов Форума, вторичное зрение не работало.
— Тебе и прежде доводилось идти на не самые приятныекомпромиссы, Нара, — заметил он.
— Верно, я и раньше выторговывала себе голоса, —устало отозвалась она. Найлз всегда так спорил с ней, когда она сомневалась всебе. Избирая резкий тон, он выводил ее к пониманию ее собственных мотивов.
— Что же иначе на этот раз? — спросил он.
Она вздохнула, чувствуя себя школьницей, которую заставилиповторить заученный наизусть урок.
— Раньше мне приходилось торговаться с имперскимрынком. Я меняла снижение налогов на ужесточение патентного права,протекционистские меры, свободную торговлю. Девяносто процентов политики Сената— чистой воды экономика, вопросы собственности. Торговать жизнями мне раньше недоводилось.
Найлз глянул за окно, в сторону Холмов Дани. Там сквозьдалекие мрачные облака пробивалась заря.
— Сенатор, а ты не знала о том, что после первогоВторжения риксов в Империи не увеличилось относительное количество самоубийств?
«Количество самоубийств? — удивилась Нара. — Кчему это клонит Найлз?» Она пожала плечами.
— Население так велико, экономические силы настольконеровно распределены… Подобная статистика — всего лишь проявление действиязакона больших чисел. Любые местные взлеты или падения числа самоубийствгасятся, попадая в общий статистический котел.
— А что может вызвать подобные местные взлеты, сенатор?
— Тебе это отлично известно, Найлз. Ключ ко всему —деньги. Спады в экономике ведут к росту числа суицидов, убийств, увеличениюдетской смертности даже на самых богатых планетах. Человеческое общество — этохрупкая структура, и если объем ресурсов снижается, мы начинаем грызть другдругу глотки.
Найлз кивнул, его лицо озарили лучи восходящего солнца.
— Значит, когда ты выторговываешь снижение налоговогобремени и протекционистские меры, когда борешься за благосостояние всоответствии с генеральным планом секуляристов, что ты выторговываешь на самомделе?
Лучи солнца добрались до лица Оксам. Она зажмурилась. Какэто часто бывало, когда она оказывалась вне синестезического поля, перед ееглазами заплясали образы прежних данных. Она визуализировала сказанное Найлзом.На планете с миллиардным населением снижение планетарного продукта на одинпроцент привело бы к устойчивым статистическим сдвигам: к десяти тысячам новыхслучаев убийств, пяти тысячам суицидов, к тому, что в следующем поколениимиллион человек никогда не смог бы выбраться за пределы родной планеты.Объяснения каждой отдельной трагедии были крайне субъективными — у кого-торухнул дом, кто-то обанкротился, где-то случился этнический конфликт, — нобожество статистики без разбора проглатывало человеческие истории, сглаживалоцифры, придавало им форму закона.
— Конечно, — прервал ее размышления Найлз, —процесс, к которому ты привыкла, не настолько прям, как приказ идти на смерть.
Оксам кивнула. Спорить по этому вопросу у нее не было сил.
— Я надеялась, что ты подбодришь меня, Роджер, —вздохнула она.
Он откинулся на спинку дивана.
— Я уже говорил тебе, Нара: ты поступила правильно.Политический инстинкт, как обычно, не подвел тебя. И очень может быть, чтосовет действительно принял верное, с военной точки зрения, решение.
Она покачала головой. На ее взгляд, «Рысь» обрекли на гибельбез достаточно веской причины.
— Но я хотел сказать тебе вот что, — продолжалНайлз. — Тебе и раньше случалось заниматься подобным.
— То есть — торговать жизнями людей. Найлз скользнулвзглядом по небу, перевел его на огромный город.
— Наш бизнес называется «власть», сенатор. А власть наэтом уровне решает такие вопросы, как жизнь или смерть.
Нара вздохнула.
— Ты думаешь, они все погибнут, Роджер?
— Экипаж «Рыси»? — осведомился он.
Старый советник не спускал глаз с Оксам. Солнце коснулосьего седых волос и сделало их по-мальчишески рыжими. Оксам понимала, что тревогаясно читается на ее лице.
— Это Лаурент Зай, да?
Оксам опустила глаза. Лучшего ответа не требовалось. Онапонимала, что рано или поздно Найлз догадается. Он знал, что возлюбленный Оксам— военный, а возможностей для знакомства с военными у сенатора-секуляриста нетак уж много. Партии, представленные в Сенате, были, что называется, «накарандаше», но, кроме этого, вокруг них действовала неформальная информационнаясистема — сплетни, анонимные агенты и так далее. И все сведения об особо важныхперсонах, поступавшие из этих источников, попадали в средства массовойинформации. Взволнованная и очень личная беседа новоизбранного сенатора ивозвышенного героя, какой бы краткой они ни была, не могла остатьсянезамеченной.
Все сомнения, которые мог испытывать Найлз, исчезли бы,раскопай он тот давешний разговор. И ему стало бы ясно, почему Нару тактревожит судьба «Рыси».
Она снова вздохнула — на этот раз еще печальнее. Теперь ееближайший соратник знал, что она проголосовала за смерть своего возлюбленного.
Найлз склонился ближе к ней.
— Послушай, Нара: будет безопаснее, если они всепогибнут в бою.
Оксам впилась взглядом в Роджера. Ей очень хотелось прочестьего мысли, но это было сложно, поскольку ей пришлось повысить дозуантиэмпатического лекарства для путешествия по городу, где все и каждый былиобуреваемы жаждой войны.
— Безопаснее? — наконец сумела выговорить она.
— Если Воскрешенный Император узнает о том, что один изчленов военного совета имел личные переговоры с полевым командиром — тем самым,который отверг «клинок ошибки», — то этому члену совета отрубят голову ивыставят ее на шесте на всеобщее обозрение.
Нара сглотнула подступивший к горлу ком.
— Я защищена привилегиями, Найлз.
— Как и всякий юридический конструкт, Рубикон — этофикция, Нара. А у любой фикции есть свои пределы.
Оксам в ужасе посмотрела на старого друга. Рубикон былосновой фундаментального разделения власти в Империи Воскрешенных. Святыней.
