Однако Найлз продолжал:
— Ты играешь на два фронта, сенатор. А это — опаснаяигра.
Она хотела было ответить, но тут у нее в ушах зазвучалмелодичный звон — сигнал к началу военного совета.
— Мне нужно идти, Найлз. Война зовет меня.
Он кивнул.
— Вот именно. Постарайся не стать ее жертвой, Нара.
Она печально улыбнулась.
— Это война, — сказала она. — Люди гибнут.
Сотрудница милиции
Здесь, посреди тундры, Рана Хартер была счастлива.
Для того чтобы она сумела осознать это чувство и дать емуназвание, ей понадобилось несколько дней. До встречи с риксом радость приходилак ней краткими, почти неуловимыми вспышками: на те несколько секунд, когдазакат купал небеса в запахе ромашек, когда мужчина дотрагивался до нее, но егоприкосновения еще не становились грубыми; в те считанные мгновения, когда онаслышала пение победных труб и ощущала во рту привкус меди — символы того, что«компьютер» в мозгу у Раны заработал. Только в эти моменты мир представал передней четко и ясно. Но то счастье, которое она ощущала теперь, почему-то непроходило, оно просыпалось вместе с Раной каждое утро и не покидало ее напротяжении бесконечно долгих ночей, проведенных рядом с Херд. Это постоянствоне переставало изумлять Рану.
Радость казалась ей совершенно незнакомой — теперь, когдаона смотрела на нее по-новому. Так выглядят для тебя кончики собственныхпальцев, когда их разглядываешь под микроскопом. Теперь Рана понимала, чтосчастливые мгновения ее прошлой жизни были пустыми, надуманными. Подобно дикимпросторам тундры, простиравшимся во все стороны до самого горизонта, радостьпрежде всегда ускользала от нее, не давалась в руки, не позволяла себяудержать, проносилась стремительным проблеском по тусклому фону ее жизни. Лишькраем глаза успевала Рана заметить ее. Она стыдилась своих способностей, еепугал мир прекрасной, но жестокой природы холодной родной провинции, ее смущалинаслаждения, которые приносила близость с мужчинами. Но теперь Рана сталанепосредственной свидетельницей собственного счастья, смотрела на него черезувеличительное стекло одиннадцатичасовых легисских ночей, когда Херд быласвободна от дежурств.
Рана Хартер обнаружила у радости новые грани. Она моглавысыпать на стол чайную ложку сахарного песка и считать песчинки. Она моглачасами слушать стонущую песню беспрерывного полярного ветра, пробующего напрочность стены дешевого сборного домика, который они с Херд взяли внаем. Дажепроцедуры, которые Херд упорно проводила с ней каждый день, — бритье,стрижку волос и обрезание ногтей, взятие слюны и обдирание кожи — все этоприносило Ране острое удовольствие. Ловкие руки рикса, ее щебечущий выговор, еестранные птичьи движения бесконечно зачаровывали Рану.
Рана знала, что Херд пичкает ее наркотиками и что ощущаемаяею радость навязана, вызвана лекарством, а не течением жизни. Она понимала,что, по идее, ей следовало бы пугаться того, что она живет взаперти, а рядомнаходится жуткая инопланетянка. Как-то раз Рана даже попробовала убежать —просто из абстрактного чувства долга перед милицией и родной планетой, из-застраха перед тем, что в один прекрасный день рикс может пожелать от нееизбавиться. Ране удалось одеться. Ткань ее прежней одежды больно царапалараздраженную кожу. Чтобы не замерзнуть, пришлось напялить на себя все, что былов доме. Единственное теплое пальто Херд надевала, уходя на работу в центр связи.Когда Рана распахнула дверь домика, внутрь хлынул страшный холод изголодавшейсятундры. Вид полярных пустошей отбил у Раны всякую охоту к свободе. Он тольконапомнил о том, какой бесцветной была ее жизнь раньше. Она закрыла дверь иприбавила мощность обогрева, чтобы в доме стало теплее после притока морозноговоздуха. Только потом она сняла с себя всю одежду. Она не могла уйти.
Но здесь, в домике, Рана никогда не чувствовала себяпобежденной, проигравшей. Почему-то в плену ее разум как бы освободился. Казалось,те участки мозга, где обитал ее талант, избавились от постоянного угнетения инаконец обрели возможность развиться в полном масштабе.
Ране нравилось обучать Херд северному легисскому диалекту. Вто время когда рикс, захватившая ее в плен, уходила, чтобы играть ее роль, Раначасами строила схемы основных грамматических структур, заполняла воздушныйэкран столбцами склонений, окружала их архипелагами сленга, говоров иисключений. Ее ученица схватывала все на лету, продвигаясь с каждым днем.Плоский, нейтральный акцент Херд постепенно наполнялся округлыми гласнымисеверных провинций.
Рана требовала, чтобы Херд тоже делилась с ней знаниями,уверяла в том, что знание риксского языка поможет ей как учителю. Рана тоже всебыстро усваивала, а когда поздно вечером они заводили разговор, Рана засыпалаХерд вопросами о ее воспитании, верованиях и жизни в рамках культа риксов.Поначалу Херд противилась этим попыткам Раны наладить дружественные отношения,но потом, похоже, длинные холодные легисские ночи сломили ее. Очень скоробеседы пленницы и захватчицы стали постоянными и двуязычными, причем однаговорила на языке другой.
Азы риксского дались Ране легко. Базовая грамматика этогоязыка была искусственной. Ее создали гигантские разумы, дабы облегчить общениемежду планетарными интеллектами и их слугами. Однако сама модель языкапредназначалась для того, чтобы в человеческой среде он быстро эволюционировал.Фонетический строй риксского языка состоял из щелчков и хлопков, но ихкомбинации были бесконечно разнообразными, способными объять бесчисленноемножество времен относительности и матриц случайных величин.
В разуме Раны, теперь постоянно находящемся вовзбудораженном состоянии, комплекс всего, что она узнала о риксах, началпринимать четкие контуры/вкусы/запахи. Чистые линии оружия Херд, льдистаярезкость ее речи, жужжание ее серво-моторчиков, становившееся еле слышным,когда Херд раздевалась догола, и то, как гиперуглерод сливался с ее кожей наколенях, локтях и плечах, — все это производило впечатление целостности,неделимости. Этот риксский образ вырастал в уме у Раны, и ей казались стыднымии прежние мысли, и те фокусы, которые Империя вытворяла с ее талантом. Теперьона ощущала вкус риксской цивилизации и культуры целиком, и это ощущение былотаким глубоким и крепким, как будто Рана постоянно подносила к губам бокал средкостным древним виски.
Рана наблюдала за той, что захватила ее в плен, так, словновлюбилась в нее. Ее зрачки были расширены от гулявшего в крови допамина, а всознании зарождались блестящие откровения.
Прожив на полюсе трое суток, Херд стала расспрашивать Рануоб имперской технике связи. Сейчас, когда было объявлено чрезвычайноеположение, полярный коммуникационный центр оказался полностью отрезан отинформационной сети Легиса, поэтому гигантский разум мог лишь опосредованнопомогать Херд и Ране в планируемой операции. Херд, будучи скорее солдатом, чеминженером, была не способна произвести те изменения, которых требовалАлександр. Рана пыталась помочь ей, но ее познания ограничивались теми устройствами,которые применялись в области микроастрономии. Херд задавала вопросы, но ответыРаны ее часто озадачивали. Базовые аспекты квантовой теории риксов отличалисьот тех, что были приняты в Империи. Две системы, похоже, фатально противоречилиодна другой. Во-первых, стандартная риксская модель рассматривала кривыераспознаваемых отклонений с учетом иного числа измерений, чем это было принятов Империи. К тому же Ране было совершенно не понятно риксское понятие онекогерентности.
