груди.
За несколько минут до конца фильма, когда злополучного «Робинзона» выловили рыбацкими сетями и с помощью подъемного крана стали поднимать на палубу судна, служительница кинотеатра открыла выходные двери. Елена, давно ждавшая этого момента, вдруг встала и торопливо вышла на улицу. Арсен бросился за ней, взяв ее за локоть. На улице бушевал внезапно начавшийся холодный штормовой норд, яростно и шумно терзая деревья.
— Что с тобой, Лена, милая? — задыхаясь, спросил Арсен, с ужасом глядя на то, как Елена, обеими руками схватившись за живот, клонится вниз, одновременно пытаясь устоять под бешеным порывом ветра. — Лена!
— Скорей такси, — тихо произнесла Елена, кривя лицо от боли. — Кажется, раньше времени… Ты не бойся…
— Лена, родная, ты что…
— Ради Бога, такси… Пешком не смогу…
— Я сейчас… сейчас… — Ломая кусты желтой акации, росшие перед Дворцом культуры, Арсен рванул на проезжую часть улицы. Остановил какую-то частную «Волгу», повернулся, чтобы пойти за Еленой, но она уже дергала заднюю дверцу машины, пытаясь открыть.
Когда Елена в последний раз оглянулась на него, сопровождаемая пожилой санитаркой, и скрылась за дверью родильного отделения, и когда эта дверь бесшумно закрылась, — латунная скоба на ней сперва опустилась, потом опять поднялась, — Арсена вдруг ударила шальная мысль, что он никогда больше не увидит своей Еленочки. Он затравленно прошелся по пустому приемному покою, потом, вспомнив что-то, подошел к окошку регистратуры.
— Скажите, она больше не выйдет? — спросил он у молодой женщины в белом халате и шапочке.
— Вы о чем?
— Елена, моя жена…
— Нет, конечно, — с недоумением ответила женщина. — Вы что-то хотели ей передать?
— Извините, — сказал Арсен, — а что мне делать? Да, кстати… — Он потер лоб, вспоминая, потом покачал головой и сел на стул, точно зная, что хотел спросить о чем-то очень важном. Опять встал, мучительно вспоминая, что именно хотел спросить.
Дверь родильного отделения снова открылась, появилась та же пожилая санитарка, неся в руке какой-то сверток. Подошла к Арсену.
— А сумки или чего другого у тебя нет?
— Нет, а что?
— Вот, возьми.
— Что это? — с опаской спросил Арсен, отводя руки назад.
— Как что? Ее одежда, домой отнеси.
— А она? Она остается?
Санитарка оторопела.
— Да ты чумной, что ли?
— Понимаете, — вспомнил он наконец-то, — ведь ей еще не время. Всего семь месяцев!
— Ну, это уже не нашего ума дело. Дитё само знает, когда ему родиться. — Санитарка подошла к регистраторше. — Мань, у тебя там не завалялась старая газета? Завернуть бы это.
— Есть половинка.
— Давай половинку. До дому хватит. Мужик — он и есть мужик, ни кошелки, ни сетки, а жену привез, — ворчала санитарка, заворачивая в газету Еленину одежду. — Возьми вот и ступай домой. Тебе тут больше делать нечего. Утром придешь.
— Спасибо, — торопливо закивал Арсен, — большое спасибо… — И вышел, прижимая к себе сверток, пахнущий Еленой.
Выйдя на улицу и пройдя несколько шагов, он оглянулся. На обоих этажах светились окна. За одним из них была его Елена. За каким? Арсен озадаченно покачал головой и побежал по улице, освещенной неоновыми светильниками. На углу его чуть не сбил с ног порыв ветра. Людей на улицах не было, их словно разметало ураганным нордом…
Знакомый пятиэтажный дом… Как он сюда попал? Да это же по пути к больнице! Не раздумывая, сам не зная, зачем он это делает, Арсен взбежал на второй этаж, нажал кнопку звонка и не отнял пальца, пока дверь не открыли. В дверном проеме показался тот самый очкарик. Поправив указательным пальцем дужку массивных модных очков, спросил:
— Вам кого?
Арсен будто теперь только очнулся.
— Не знаю…
— Не понял…
— Простите… мне туда… на третий этаж… — пробормотал Арсен, непроизвольно пряча за спину сверток с одеждой. И стал спускаться, когда услышал за спиной мужчины голос Симы из глубины комнаты:
— Кто это?
— Не знаю, псих какой-то. Ему на третий этаж надо, а он пошел вниз… — Дверь захлопнулась с шумом на все пять этажей.
Вернувшись домой, Арсен долго еще сидел, не включая света. Боялся, что свет обнажит перед ним пустоту комнаты — комнаты, лишенной Елены. А за окном осатанелый ветер ломал и выкручивал ветки деревьев. Сквозь его завывания прорывались глухие раскаты волн штормового моря, разбивающихся о скалы на берегу. Такого урагана Арсен не помнил за восемь месяцев его пребывания в этом городке.
Наконец он встал, включил свет. Нет, было не так страшно, как думалось. На столе стояла фотокарточка Елены. Арсен улыбнулся, глядя на нее, потом взял, прижал к груди и прослезился.
Он лежал поверх одеяла в одежде, подставив под ноги табуретку, и спал, и не спал. В полудреме прислушивался к завыванию ветра, и сквозь это завывание иногда ему слышался голос Елены. Он открывал глаза, напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся с улицы. Убедившись, что Елены нет, опять впадал в свинцовую полудрему.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Голос Елены прозвучал настолько ясно, что Арсен вскочил с кровати с бьющимся сердцем и прислушался. В дверь действительно стучались, тихо, едва слышно. Арсен рванулся к двери, распахнул ее. В темноте сразу узнал своего домохозяина — Вагифа Зейналова.
— Вагиф, ты?
— Арсен джан, извини, дорогой, я стучал тихо, не хотел Елену беспокоить.
— Елены нет, она в больнице, — замешкался Арсен, крепко пожимая его руку.
— Ты сказал — Елена в больнице? Зачем в больнице? Заболела?
— Вы, наверное, за ключами? Сейчас принесу, Мехрибан-ханум тоже приехала?
— Послушай, что с Еленой?
— Она в родильном. — Арсен принес ключи от дома, сказал застенчиво: — Ты прости, Вагиф, теща на три дня приезжала, мне пришлось у вас ночевать.
Вагиф возмутился:
— Слушай, ты совсем дурак, да? Я тебе что сказал? Я не сказал — пока мы в деревне, живите у нас? А ты что сделал? В этой конуре беременную жену держал, да? Вах, вах! Вот видишь, она заболела. Это разве правильно? Пойдем домой, там расскажи, что случилось, вах, вах!
Арсен помог Вагифу внести его багаж в дом. Один чемодан был тут же распакован, на столе появились яблоки, груши, виноград, гранаты: комната сразу наполнилась их ароматом.
— Кушай, Арсен джан, это все из нашего сада, мой папа вырастил, — сказала Мехрибан-ханум, придвигая к нему блюдо с плодами. Она выложила на стол глиняную чашу с золотистыми кусками сотового меда, сыр, масло — свежее, еще истекающее пахтой, напомнившее Арсену родную деревню Тонашен, две большие лепешки хлеба, поставила небольшой кувшинчик с вином и «армудки» — грушевидные стаканы для чая.
— Ешьте, сейчас чай закипит.
Арсен взглянул на свои часы.
— Какая еда, пятый час утра, Мехрибан-ханум!
— Какой
