логично. Однако манера этих поисков была для Антикайнена не совсем приемлемой. Точнее, совсем неприемлемым было то, что товарищ Глеб — продукт революции в чистом виде — в своих целях предпочитает использовать окружающих его людей. Явно, скрыто, но употреблять соратников он будет так долго, как это будет давать плоды. Когда же надобность в этом исчезнет, что ждет использованный материал?
Тойво действительно не пошел на встречу с Ульяновым-Лениным, а теперь еще и Бланком, не вышел на беседу с Куусиненом, не написал письмо Лотте, не сделал никаких ежедневных жизненно-важных распоряжений в своей организации. Он на целых два дня потерялся от общества, и никто не знал, где же его искать? То ли царская охранка повязала — но те открещивались, то ли в загул ушел — но это не было в его привычке.
Впервые в своей жизни Антикайнен почувствовал утомление людьми. После разговора с Бокием ему стало очень скверно, вероятно потому что способности невольного собеседника выходили за рамки обычных человеческих. Бывают энергетические вампиры, и среди начальственных особ они бывают особенно часто, но этот товарищ Глеб был просто энергетическим монстром.
Тойво бесцельно шел по улице, слыша в ушах звон и чувствуя во рту привкус крови, пока не обнаружил себя на остановке трамвая. Он вздохнул и уехал загород. Трамваи туда, конечно, не ходили, но сколь можно приближали.
На конечной остановке Антикайнен разжился в ларьке бутылкой понтикки, пакетом бутербродов с кинкой и внушительной по размерам безвкусно расписанной цветочной вазой. Ваза ему нужна была, как кобыле пятая нога, но для того, чтобы вмещать в себя воду, вполне годилась.
Он вышел к взморью, потянул носом все запахи моря, долетавшие сюда через проросший камышами берег, и ушел в лес. Великий старец Григорий Распутин имел обыкновение уходить куда-то за околицу своего тобольского села, рыть там большую яму и сидеть в ней до посинения. Еду и питье он брал с собой абсолютный мизер, но, даже попостившись недельку-другую, не рисковал упасть от слабости и помереть с голоду: жена его и старшие дети всегда знали, где их кормилец коротает свое время — они всегда могли прийти на помощь. Тойво же помощи ждать было не от кого — то, что он ушел с города было тайной, причем, и сам он ее узнал только оказавшись в лесу.
Зарываться в землю Антикайнен не решился, зато решился поставить себе шалаш. Верный пуукко, трофей из детства, оказался под рукой, поэтому он довольно быстро сделал себе хижину, уложив сверху и снизу лапник для комфорта. Распутин в яме своей сидел и медитировал, погружаясь в астрал при помощи молитв. Тойво просто лег, вытянувшись во весь свой рост и расслабил мышцы рук-ног. Голова на удивление тоже расслабилась, будто ее мышечный тонус был напрямую связан с конечностями. С расслабленной головой теперь трудно было махать ушами и шевелить носом, но это делать он и не собирался. Все мысли у него улетучились, испарились, растворились в лесном шелесте и шорохе. Тойво слышал только то, что мог расслышать, обонял только те запахи, которые до него доносились, видел только зелень хвои перед лицом, но не осязал уже ничего — то ли тело приспособилось, то ли осязать особо было нечего.
Это счастье, когда есть такая возможность отключиться от всего человеческого и сделаться просто частью природы. Правда, мало кто умеет такой возможностью пользоваться. И еще меньше народу, кто позволяет себе этим воспользоваться.
Когда Тойво увидел, что ни черта не видит, он сразу же ощутил, что ветки лапника — не перина, лежать на них утомительно. И сразу же, словно прорвавшаяся плотина, десятки разных мыслей, обгоняя, прерывая и дополняя друг друга, возникли в голове. Где он? Как долго он здесь? Что там без него? Есть ли жизнь на Луне?
Тойво чувствовал себя изрядно отдохнувшим, впрочем, правильнее было бы определить — заново рожденным. Правда, мышцы, словно бы онемевшие, покалывало — к ним возвращался привычный ток крови.
Вокруг была ночь, вокруг никого не было. Он ухватился за цветочный горшок и, не в силах оторваться, выпил почти половину всей запасенной воды зараз. Выбравшись из своего шалаша, при свете звезд он обнаружил, что бутерброды его кто-то слупил вместе с оберточной бумагой: то ли муравьи, то ли мыши. Он потрогал себя, желая удостовериться, что у него тоже ничего не отъели в момент его отрешенности. Зато понтикка осталась невыпитой, но к ней он притрагиваться не стал: пусть себе лежит, пока какой-нибудь удачливый грибник не обнаружит и не вылакает на радостях, чтобы потом потерять все свои собранные грибы и начать бодаться со случайным лосем.
Тойво не чувствовал себя плохо, он не чувствовал себя хорошо. Антикайнен просто чувствовал.
«Жизнь — только слово.
Есть лишь любовь, и есть смерть.
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать».[17]
25. Независимость
Тойво был в числе делегатов съезда социал-демократов, который по соображениям безопасности перенесли из Турку в Гельсингфорс. В Турку как-то атмосфера перестала располагать к товариществу и братству.
Антикайнен после своего загадочного исчезновения отправился именно в этот город для ведения, так сказать, пропагандисткой работы. Здесь же терлись соратники Вейно Таннера, пропадая в местном университете и студенческом городке. Они идейно обрабатывали пресловутую «прослойку», в то время, как Тойво было поручено наладить контакты с пролетариатом. Он к этому отнесся без особого энтузиазма, потому что рабочим нужны деньги, на остальное им как-то даже плевать. С крестьянами дело обстояло еще хуже — им нужны были большие деньги, потому как самое большое количество жадных людей можно обнаружить именно в крестьянстве.
Оставался только всякий сброд: бездельники, пьяницы и откровенные лодыри. С ними и приходилось работать. Кадры решают все!
Трудно было что-нибудь дельное внушить своим новым подопечным, они предпочитали пользоваться, ничего не отдавая взамен. Куусинен, узнав о таком положении вещей, только досадливо махнул рукой:
— Таннер, конечно, Турку прибрал, — сказал он. — Вместе с ним и весь север Ботника.
— Но ведь для чего-то это было сделано! — заметил Тойво. — Им понадобилась центральная часть Финляндии, в то время как в столице и на всем юге его парни не особо активничают.
— Таннер — хитрый, он прекрасно понимает, что для того, чтобы властвовать, нужно сначала разделить. Он и с Троцким в друзьях, и с Мартовым. Те тоже люди с большими амбициями, выгоду свою ищут крепко, но могут
