— Похоже на правду, — сказал Ламар.
— Тела убитых животных были разрезаны в определенном месте. То же самое произошло и с Нарциссом. Их прооперировали в каком-то смысле с целью изъять что-то конкретное. Что именно? «Крест, в вечном древе живущий». То есть, как ни крути, крест находится в сердце оленя.
— Такого быть не может, — сказал Данглар, покачав головой. — Это было бы известно.
— Ну, о кошачьей косточке нам ничего не было известно, — заметил Керноркян. — Как и о свином пятачке.
— Об этом я знал, — заявил Вуазне. — Но я знаю и то, что в сердце оленя кости нет.
— Что же делать, лейтенант, придется там ее обнаружить.
Ответом ему был недовольный ропот и гримасы сомнения. Адамберг же встал, чтобы размяться. Позитивисты вовсе не были убеждены, что реальность должна подчиняться бредовым идеям комиссара и засовывать ему в угоду кость в оленье сердце.
— Все наоборот, комиссар, — не сдавался Вуазне. — В сердце кости нет. И нам следует пересмотреть свои выводы.
— Вуазне, там будет кость, либо все вообще не имеет никакого смысла. И если она там есть, нам останется только дожидаться нового убийства оленя. Третья девственница, выбранная медсестрой, должна находиться неподалеку от оленя. Крест из сердца должен оказаться как можно ближе к «живой силе» девы. «Прилегающий в том же количестве». Не в смысле «добавленный» в том же количестве, а близкий географически.
— «Прилегать», — сказал Данглар, — означает «находиться рядом, примыкать» или «плотно обхватывать, облегать».
— Спасибо, Данглар. Чего проще — дева должна плотно обхватывать оленя. Женская и мужская сущность, слившись воедино, порождают жизнь, в данном случае — вечную. Получив сердце следующего оленя, мы выберем имя девы из составленного вами списка.
— Хорошо, — согласился Жюстен. — Как мы за это возьмемся? Займемся охраной лесных угодий?
— Кое-кто этим уже занимается.
LIV
Несмотря на проливной дождь, Адамберг подождал, когда прозвонит колокол аронкурской церкви, и только тогда толкнул дверь в кафе. В воскресный вечер мужи были в полном сборе и как раз приступали к первому бокалу.
— Беарнец, — сказал Робер, не выказывая удивления, — выпьешь с нами?
Быстрый взгляд, брошенный им на Адамберга, доказывал, что ему все еще тут рады, хотя он и разворошил могилу в Оппортюн-ла-От восемнадцать дней назад. Как и в прошлый раз, комиссару освободили место слева от старейшины и подвинули бокал.
— Ты что-то не в себе, — утвердительно сказал Анжельбер, наливая ему белого вина.
— Да, у меня были неприятности чисто полицейского свойства.
— Такова жизнь, — сказал Анжельбер. — Вот Робер — кровельщик, у него неприятности кровельщика. У Илера неприятности колбасника, у Освальда — фермера, а у меня старческие неприятности, что ничем не лучше, уверяю тебя. Выпей-ка.
— Я знаю, почему убили двух женщин, — послушно выпив, сказал Адамберг, — и я знаю, зачем были раскопаны могилы.
— Значит, ты доволен.
— Не вполне, — сморщился Адамберг. — Убийца — исчадие ада, и она еще не закончила свою работу.
— Так она закончит, — сказал Освальд.
— А то, — отметил Ахилл.
— Да, она ее закончит, — согласился Адамберг. — Она закончит свою работу, умертвив третью девственницу. Я ее ищу. И я бы не отказался от помощи.
Все лица повернулись к Адамбергу — на них явно читалось изумление, вызванное столь неосмотрительной просьбой.
— Не обижайся, Беарнец, — сказал Анжельбер, — но это вообще-то твои дела.
— Уж никак не наши, — вступил Ахилл.
— Ваши тоже. Потому что ваших оленей распотрошила та же женщина.
— Я говорил, — выдохнул Освальд.
— Откуда ты знаешь? — спросил Илер.
— Это его дело, — оборвал его Анжельбер. — Раз говорит, что знает, значит, знает, и все тут.
— Вот именно, — сказал Ахилл.
— Смерть девственниц связана со смертью оленя, — продолжал Адамберг. — С изъятием его сердца, если быть точным.
— Знать бы зачем, — спросил Робер.
— Чтобы вынуть из него крестовидную кость. — Адамберг пошел ва-банк.
— Очень возможно, — сказал Освальд. — Эрманс тоже так думала. У нее есть такая кость.
— В сердце? — слегка удивился Ахилл.
— В ящике буфета. Кость из оленьего сердца.
— Надо вконец свихнуться, чтобы охотиться за оленьим крестом, — сказал Анжельбер. — Это все древние штучки.
— Некоторые французские короли их даже собирали, — сказал Робер. — В лечебных целях.
— Вот я и говорю — древние штучки. Теперь эта кость никому не нужна.
Адамберг, в лечебных целях, осушил бокал, отпраздновав таким образом существование крестовидной кости в сердце оленя.
— Ты знаешь, почему твой убийца вырезает у оленя сердце? — спросил Робер.
— Я же сказал, это женщина.
— Понятно. — Робер скорчил недовольную гримасу. — Но ты знаешь, почему?
— Чтобы соединить этот крест с волосами девственниц.
— Предположим, — сказал Освальд. — Она психопатка. Как знать, зачем ей это.
— Чтобы приготовить снадобье, дающее бессмертие.
— Ни хрена себе, — присвистнул Илер.
— С одной стороны, это неплохо, — заметил Анжельбер, — с другой стороны, спорно.
— Что — спорно?
— Ты только представь себе, бедный мой Илер, что ты вынужден жить вечно. Что ты собираешься делать весь день напролет? Не будем же мы тут выпивать сто тысяч лет подряд, а?
— Да, это перебор, — согласился Ахилл.
— Она убьет еще одну женщину, — вернулся к делу Адамберг, — после того как покончит со следующим оленем. Или наоборот, не знаю. Но у меня нет выхода, я вынужден следовать за сердечным крестом. Я прошу вас вызвать меня, как только зарежут очередного оленя.
За столом воцарилась плотная тишина — только нормандцы способны создать и вынести ее. Анжельбер разлил вино по второму кругу, позвенев горлышком о краешек каждого бокала.
— Его уже зарезали, — сказал Робер.
И снова они замолчали, и снова глотнули вина — все, кроме Адамберга, который в ужасе смотрел на Робера.
— Когда? — спросил он.
— И недели не прошло.
— Почему ты мне не позвонил?
— Да тебя это вроде не так уж и волновало, — насупившись, сказал Робер. — Ты только и думал, что об освальдовской тени.
— Где это произошло?
— В Боск-де-Турель.
