мы с вами уже говорили об этом. Моё имя неблагозвучно для вашего языка…
- Воларина – это произносится гораздо легче, чем Гизелла, - перебила я её довольно неуважительно. – Что-то мне подсказывает, что причина была другой.
Королева не ответила, внимательно глядя на меня.
Я вдруг поняла, какое усталое, осунувшееся у неё лицо. А ведь благодаря новому меню, режиму дня и регулярным прогулкам на свежем воздухе её самочувствие должно было улучшиться. И улучшилось, я видела изменения. Но сейчас от моих стараний не осталось и следа.
- Может быть, дело в том, - сказала я, так же внимательно глядя на королеву, как и она на меня, - что «Воларина» на языке вашей родины означает «муха»?
- Не самое красивое значение, вы правы, - признала королева. – Представляете, одну мою кузину звали Уррака. Это означает «сорока». Когда к ней приехали посланцы из соседнего королевства, чтобы просить её руки для своего принца, бабушка принца сделала всё, чтобы помешать этому браку. «Сороке не место на троне», - сказала она. В конце концов, моя кузина Уррака осталась дома, а невестой уехала её сестра Бланкетта.
- Но на портрете бедняга Герард Хох нарисовал муху, а не сороку, - сказала я и впилась взглядом в бледное лицо королевы.
В этот раз она молчала довольно долго, а потом усмехнулась и сказала:
- Похоже, вам многое известно.
- Тайное всегда становится явным, ваше величество, - произнесла я, чувствуя звенящую пустоту в голове.
Всё-таки, одно дело – подозревать, и совсем другое – убедиться, что твои подозрения абсолютно оправдались.
- Это не Беатрис Ратленд принесла в жертву своего сына, - произнесла я медленно. – Это вы принесли в жертву своего. И та песня… про проклятие луны… Она не о матери Ричарда. Она о вас.
- Как вы догадались? – спросила королева Гизелла, усаживаясь за стол и, как ни в чем не бывало, отпивая какао. – Где я допустила ошибку?
- Эмильен, - подсказала я ей. – Я и раньше догадывалась, что не просто так мастер Максимилиан, виконт Дрюммор и редактор газеы ведут себя так смело. За ними стоял кто-то могущественный. Но я не сразу поняла, что это именно вы руководите всеми. Дёргаете людей за ниточки, словно они куклы. Я не сразу поняла, что Эмильен - тоже ваш сообщник. Поняла, только когда он сказал, что Ричард ушёл домой, оставив меня во дворце. Сознательно солгал. Почему? Как он осмелился солгать? Тем более, про королевского маршала? Ответ очевиден – он выполнял чей-то приказ. Ведь и торт для коронации он погубил по вашему приказу? Зачем, ваше величество? Торт-то чем провинился? Это ведь было для праздника в честь вашего внука.
Думала, вы побежите жаловаться своему маршалу, - с улыбкой ответила она, отпивая какао маленькими глоточками. – Он бы за вас заступился, и тут можно было обвинить вас в заговоре против короны. Но вы молчали, как… как напёрсток, дорогая Сесилия. Как так получилось, что вы разрушили все мои планы? Вы – маленькая, дерзкая пигалица?
- Какие планы, ваше величество? – у меня голова пошла кругом – вот так дружески болтать с этой страшной женщиной, словно на посиделках, и с лёгкой непринуждённостью обсуждать её черные дела. – Как вы принесли в жертву своего сына, чтобы получить любимого мужчину? Меня тогда и на свете не было, если помните.
- Не любимого мужчину, а мужа, - поправила она меня с той же самой благодушной улыбкой. – Мужа. Он принадлежал мне по закону. Но его у меня украли.
- Да ладно. Как можно украсть взрослого, разумного человека? – не поверила я.
- Не было бы морковки, и осёл бы с дороги не свернул. Так говорят на моей родине, - королева забрала у меня книгу и бросила её на стол. - Я многим пожертвовала, чтобы вернуть его. Честью, гордостью, здоровьем. Вы не представляете, Сесилия, какая это мука – видеть, что твой муж, которого ты горячо любишь, счастлив с другой. Это предательство. Это измена. И это очень больно. Так больно, что решаешься на отчаянные поступки. Вот и я решилась. Я отдала своего сына, чтобы вернуть мужа. Чтобы он стал только моим. Я так и загадала: пусть Эдвин станет только моим. Но проклятое колдовство посмеялось надо мной. Муж умер от неизвестной болезни, не помогли самые лучшие врачи. На правах жены, я ухаживала за ним, не подпуская к нему эту Ратленд. Но он не позволял к нему прикоснуться, он продолжал ненавидеть меня. Знаете, какими были его последние слова? Он засмеялся и сказал: «Ну вот, теперь ты меня получила! Положишь меня в семейном склепе и будешь любоваться». И тут я поняла – я его получила. Навсегда. Как и хотела. Но я хотела живого Эдвина, а не мёртвого. Меня снова обманули. Обмануло это проклятое колдовство. И я выместила всю ненависть на Беатрис Ратленд.
- Вы убили её тоже при помощи магии? – осторожно спросила я, до конца не веря, что королева вот так спокойно признаётся в своих злодеяниях.
- Нет, просто отравила, - сказала она так легко, словно признавалась, что читает сентиментальные романчики перед сном. – Видите ли, я не настолько сильна в магических заклинаниях, и мне позволено было применить силу лишь три раза. Так что пришлось обойтись ядом. Но я поняла, что сильно сглупила. Я убила соперницу, но не испытала удовлетворения. Этого было слишком мало за те страдания, что я перенесла. И тогда я решила, что нельзя останавливаться. Надо мстить до конца. И мстить правильно – месть должна быть долгой. Знаете легенду о том, как богиня наказала человеческую любовницу мужа? Она превратилась в старушку-нищенку и посоветовала этой дурочке попросить, чтобы любовник показался ей в своём истинном облике. Разумеется, человеку невозможно выдержать божественный свет, и глупышка сгорела дотла. Но что толку? Слишком быстро. В этом не было удовлетворения. Зато другую любовницу богиня наказала уже правильно – превратила её в корову и наслала на неё полчища оводов. Вот это – месть! Чтобы проклятая помучилась.
Её величество допила какао и поболтала чашкой, глядя, как остатки шоколадной гущи растекаются причудливыми потёками по белому фарфору.
- Я сразу же пожалела, что так быстро её убила, - королева прищёлкнула языком. – Слишком быстро, слишком легко…
- Вы успели её попозорить, - напомнила я ей. – Макание в нечистоты – это совсем не по-королевски.
