доставляла мне удовольствие. Красивые наряды, дорогие меха, свет и уют салонов. Весь этот шик и блеск были мне по сердцу.
К тому моменту, когда я была принята в дом мод Ворт, готовились модели зимнего сезона. Как и другие девушки, я порой полдня простаивала в ожидании модельеров. Владелец заведения тоже был мастером-модельером, но он работал только с двумя самыми красивыми манекенщицами, для которых изготовлял вечерние наряды. Остальные девушки могли входить в его мастерскую только в сопровождении заведующего двадцати четырех модельных цехов. Иногда мы часами молча стояли в уголочке и дожидались решения мастера, вносящего изменения в модель или отменяющего ее. Когда начал угасать первый интерес к новой жизни, работа в доме моделей стала физически утомлять меня. Запах духов манекенщиц и мастеров смешивался, наполняя воздух и вызывая у меня головную боль. В небольших помещениях собиралось множество людей, однообразный труд, одни и те же лица и голоса утомляли и раздражали. Голоса, волосы, наряды, окрики, брань, приказы, заполняли все пространство, окутанное туманом из рисовой пудры. А зоркий глаз мадам Бланш был способен замечать все сквозь любой туман.
Через шесть месяцев хозяин уволил меня, и мадам Бланш с большим удовольствием выполнила его приказ. Видимо, меня терпели тут лишь из-за Амины.
Несмотря на небольшой рост, «неправильную» походку, другие недостатки, отличающие меня от других манекенщиц, владелец дома мод до сих пор не избавлялся от меня. Его можно было считать благородным человеком. Но не стоит об этом говорить. Мне дали дополнительно месячный оклад и подарили меховую куртку. И весенним чудесным днем мне пришлось распрощаться с местом работы на улице Пе. Но я не сожалела. Не жалела ни об этой шумной и утомительной работе, ни о разлуке с милой Альбертин.
- Ну, что ж, прощай, когда устроишься... - не договорила при прощании Альбертин.
Когда мы расстались, в кармане у меня было восемьсот франков, а в сердце надежды на будущее. Хотя ислам не играл заметной роли в моей жизни, один его принцип я все еще носила в душе. Это фатализм.
Этот психологический фактор не считается положительным, но при бессмысленности бунта он смиряет бунтарский дух. К несчастью, сейчас и сам ислам отдаляется от фатализма. Я безропотно соглашалась с волей Аллаха, поэтому он быстро вознаграждал меня. Бесцельно гуляя по улицам, я оказалась перед богатыми магазинами на площади Вандом. Витрины этих магазинов слепят глаза бедным людям. Я любовалась самоцветами, выложенными на бархатных подушечках, а затем купила заколку для волос с бриллиантом: надену ее сегодня, когда пойду в оперу! Сделав покупку, вышла на улицу и на одном из зданий увидела небольшое объявление: дому мод требовалась манекенщица для демонстрации одежды 42 размера. Забыв про стыдливость, поднялась вверх по лестнице. Жесткие законы капитализма лишили меня работы в доме моделей класса «люкс». А в том доме даже у входа было темно. В потьмах повторив дверь, я вошла в комнату. Вся она была заставлена коробками, завалена платьями и кусками шелковой материи. Видно, здесь был склад. Я волновалась. Отсюда меня провели в комнату владельца. Он серьезно оглядел меня. Кажется, подошла. Мне даже не пришлось примерить какое-нибудь платье и сразу же приняли на работу. Я была в растерянности. Не верилось в такую внезапную удачу в жизни, это так редко случается! Обычно мне приходилось с трудом чего-то добиваться, переживать и беспокоиться. Надежда и трудности всегда сопровождали меня и были обычным состоянием.
Этот дом моделей был небольшим, но довольно известным. Здесь специализировались на женской одежде. Клиентками были очень требовательные французские, американские и английские дамы. До меня здесь работали всего три девушки. Все среднего роста. Они не походили на роскошных красавиц фирмы Ворт и были подобраны по вкусу хозяина. Выходит, и я соответствовала его вкусу и могла быть спокойной, что не уволят. Но и обстановка, и нравы тут мало чем отличались от прежнего места работы. Все то же: деньги, любовь, секс. Разница лишь в том, что прежде эти разговоры велись между двумя дюжинами девиц, а сейчас нас было только четверо.
Рискую быть похожей на сплетницу, но все же отважусь рассказать о некоторых особенностях здешних девушек. Хотя их можно принять за легкомысленных, но все-таки чувствовалось некоторое благородство. Сейчас, когда прошло почти полвека и принято ругать средства массовой информации, в них есть и много положительного. Особенно для развития сознания. В наше время манекенщицы были наивны, как дети, и могли думать лишь о деньгах. А для того, чтобы иметь деньги, нужно быть красивой. Вот они и занимались целыми днями своей внешностью. Девушки и не представляли себе, что мужчины - странные создания, иногда помимо красоты они ищут в женщинах и другие качества.
Вот и удивлялись девицы, когда любовники кидали их. Они во всем винили только мужчин, называя своих бывших дружков неверными и ненадежными.
- Да, это так! - соглашались остальные, и разговор завершался словами. - Все мужчины мерзавцы!
Что бы девушки не говорили, они понимали: отношения без любви долго не протянутся. Потому и старались извлечь из дружбы с мужчинами максимальную пользу. Разумеется, при этом не может быть и речи о настоящей дружбе и доверии.
Все, что окружало меня, очень скоро выветрило из души идеализм, сопровождавший меня в годы юности, когда я усваивала идеи ленинизма. Надо было жить сегодняшней реальностью. Я не могла ждать тридцать лет, когда смогу носить сумочку из крокодиловой кожи или меховое пальто!
Смешные и печальные стороны жизни заключены в том, что человек переживает не только из-за высоких чувств, но и из-за более низменных и банальных. Я говорю о материальной заинтересованности. Плохая сторона работы манекенщицы в том и состояла, что, будучи окруженной роскошью, не можешь приобрести эти дорогие предметы на свой заработок. Нам очень хотелось иметь эти ценности, сумочки, туфельки, шляпки, и мы завидовали тем, кто может себе позволить приобретать такие вещицы. Да, зависть - плохое чувство. Порой человек испытывает большие переживания из-за каких-то мелочей. Ведь переживают же дети, когда у них отнимают игрушку! Те же чувства обуревали меня, разглядывающую лисью шкурку в витрине. Ради той лисицы со стеклянными глазами я месяцами жила впроголодь. А когда купила и накинула на плечи, чувствовала себя бесконечно счастливой. В те годы было в моде, как бы непринужденно, носить на плечах такие шкурки, которые утрачивали свое основное назначение - согревать. А когда меховые шкурки выходили из моды, приходилось вновь терзать себя голодом и лишениями ради предметов новой моды. Оттого-то мы
