Живая.
– Мы услали ректора, – сказал Эдвард.
– Мы ничему о тебе не поверили. Сама расскажешь, – сказала Эпона.
– Если это твой друг, то вынимать из цепей я умею, опыт есть, – сказал Аодан.
– И познакомь с ним, – сказала Кхира.
– Быстрее давайте, – сказала Мавис. – Увидят.
Эшлин приподнялась навстречу протянутым рукам и огляделась. Рука двигалась, это было уже хорошо, значит, камень просто ушиб ей плечо. За спиной был грот, точнее, развалины грота. И вполне себе живой Гьетал, над которым наклонился Аодан, изучавший его цепи.
– Да сбить просто, и все дела, ерунда, – вынес он вердикт.
– Буду признателен, – заметил Гьетал. – Эшлин, дитя, будь добра подтвердить друзьям, что я безопасен для всех вас и хотел бы уже распрощаться с железом. Желательно навсегда.
Эшлин закивала так отчаянно, что встрепанные волосы запрыгали, а с плеча съехало разорвавшееся платье. Мавис молча накинула на нее шаль. Эшлин попыталась наконец-то объясниться, но вместо этого расплакалась. Слишком многое случилось. Слишком многое узналось.
– Так, – решительно сказала Эпона и обняла ее, – в коллегии поговорим. Я доведу Эшлин. Аодан поможет ее другу. У нас там есть еда и горячее питье.
– В мужской коллегии, в нашей с Аоданом комнате, – поправил Эдвард. – У вас там Эния. А у нас все равно все, кому знать не надо, пошли в «Лосось».
Эпона – немыслимое дело – не стала спорить с Эдвардом. Она помогла Эшлин встать и подхватила ее под руку. Равномерный стук камня рядом возвещал гибель – наконец-то – железных оков Гьетала.
* * *
Рыжий молчаливый слуга – молодой, совсем мальчишка, с бледным безразличным лицом – прогуливал шагом ректорского коня во дворе королевского замка. Конь, вороной красавец с дивно яркими глазами, пригибал голову по-бычьи. Почему-то от него – то ли от коня, то ли от слуги – шарахнулась пробегавшая собачка в попонке, любимица принцессы, и Лизелотта посмотрела удивленно, подхватила собачку на руки. Рыжий парень не нравился ей – ладно немой, это бывает, но он и вовсе выглядел так, словно, кроме хозяйских слов, ничем не интересовался и никого не видел. Даже на кухню не пошел посидеть послушать чужие разговоры. Странный.
Уходя, она принюхалась. Надо же, как пахнет речной водой. Коня купали? Вроде не мокрый…
А в королевской библиотеке было светло и просторно. Золотые украшения колонн отражали каждую каплю солнца и огня, наполняя зал теплым светом даже в пасмурные дни. Принцесса любила читать, устроившись в кресле с высокой спинкой. Перед ней на столе лежала огромная книга. На листе, обрамленном виньеткой из цветов и листьев, был изображен маг с фонарем. Ветер трепал его плащ, а к скалам из серой пустоты приближалась лодка, которой он указывал путь. «Сказание о Мирдине» Маргарет знала почти наизусть. И жалела, что нельзя попасть в книгу и оказаться рядом с тем, о ком пело сердце. Впрочем, иногда герои книг приходят к нам сами.
– Ваше высочество, разрешите отвлечь?
Ректор Галлахер говорил тихо, но отчетливо и вместе с тем мягко. Девушка встрепенулась, встретилась с ним взглядом. Он умел смотреть, касаясь взглядом души, так, что скрыть бьющиеся под плотной тканью приличий чувства не представлялось возможным. Сколько они виделись? Раз пять, не больше. И каждый Маргарет могла вспомнить до мельчайшей детали.
Он не мог бы жить в те времена, когда меч из камня после войны с Рогатым подарил королевству Далриат нового короля. И все же Мерлин в ее представлениях был таким же, как этот человек. Мудрым. Красивым. Сильным. Знакомым со всеми тайнами мира. Готовым этими тайнами поделиться.
– Ректор Галлахер! Рада видеть вас. Я слышала, что отец беспокоится о происшествиях в Университете, но это покрыто завесой государственной тайны. Возможно, вы расскажете, что за опасность так его всполошила?
– Тайны на то и тайны, чтобы ими оставаться, ваше высочество. Но мой визит к вам иного рода.
Он склонил голову и улыбнулся. Как столь резкие черты лица могут лучиться таким теплом?
Щеки Маргарет покрылись румянцем. Отец говорил ей. Но услышать это из уст самого Горта Галлахера было так волнующе, что она задержала дыхание.
– Ваше высочество, прежде чем его величество объявит о задуманном, я хотел бы услышать, как вы скажете, что говорит обо мне ваше сердце. И если оно молчит, то клянусь, что даже гнев короля не остановит меня от того, чтобы сегодня же убраться прочь, в свою университетскую башню. Лишь дракон из сказки будет рад пленить принцессу против ее воли. Быть рядом с вами – счастье. Но лишь зная, что вы можете сказать то же.
Он смотрел ей в глаза, и Маргарет понимала, что хочет ответить и не может. Хочет, чтобы он больше не сомневался. Что она готова уйти вслед за ним в башню, на корабль, к ши в ближайшие холмы. Как трудно говорить о чувствах словами, когда тебе семнадцать!
– Сердце говорит… о вас.
Снова улыбка, от которой горят щеки.
– Вы любите цветы, ваше высочество, но они ранят сердце своей недолговечностью. Я хочу подарить вам букет, который не завянет годы.
Он протянул Маргарет белую лакированную шкатулку с затейливым вензелем на крышке. Распахнув ее, принцесса увидела на шелковой подушке подвеску с изумрудом в обрамлении живых цветов. Нежные лепестки вьюнка и незабудок были на ощупь чуть теплыми, а когда она поднесла украшение ближе к лицу, то почувствовала легкий аромат.
– Как же…
– В тех краях, откуда я родом, есть традиция дарить тому, кто предназначен судьбой, всего себя, без остатка. И знаком того служит камень, в котором, по поверьям, хранится искра души. Не бойтесь, ваше высочество, – Горт осторожно, кончиками пальцев коснулся ее руки, замершей над подарком, – это всего лишь поверье. Я не останусь бездушным. Просто магия, заключенная в изумруде, дарит этим цветам свежесть.
Горт Галлахер не соврал ни словом. Сделать так, чтобы эта оправа сохранялась десяток лет, не было для него трудным. И надежно сохраняла тот душевный трепет, что эта девочка сейчас испытывает. Не забывай обо мне. Никогда. Твоя верность украсит мою жизнь, и чуть-чуть под этим второе значение вьюнка – «я приказываю».
Люди так легко поддаются любви, что их сердце – само по себе приворотное зелье. Надо добавить лишь чуть-чуть.
* * *
В комнате Эдварда и Аодана творилось нечто, больше всего похожее то ли на будни палатки военного хирурга, то ли на сборы в дорогу большой суматошной семьи. Эшлин переодели в теплое шерстяное платье Кхиры и вязаные чулки Мавис, сунули в руки большую кружку, из которой пахло медом и
