— Да.
— А чем ты занимаешься всю ночь? Книги читаешь? — спросил Андрей и ухмыльнулся.
— В основном я бываю на море или где-нибудь в «Югре», — ответил я с неохотой. — В баре, в ночном клубе, в бильярдной… А потом всё равно иду на море и сижу там до рассвета.
Григорич посмотрел на меня с интересом и даже сделал музыку потише.
— И сидишь там один? Ночью? Какого хрена ты там делаешь, Эдуард? А жена тебе прогулы не ставит?
— Ночное море подстёгивает моё воображение, — ответил я. — Оно вдохновляет меня.
— Ну ты даёшь! — воскликнул Калугин, глядя на меня с отрицательным восхищением. — У него в номере — жена! Шикарная баба! С телом Афродиты! А он сидит всю ночь на берегу и нюхает эту рыбную вонь… С воодушевлением пялится в это унылое тёмное пространство.
Я молчал, глядя на дорогу. Я не мог самому себе объяснить, почему каждую ночь меня так тянет на море, а не к жене, почему мне так важно увидеть сперва закат, а потом рассвет; почему я могу укладываться только с восходом солнца и почему с самого отъезда из Тагила меня мучает беспощадная тоска, хотя я совершенно не скучаю по городу и редко вспоминаю про Таню.
Мне было очень плохо (на горле как будто затягивалась петля), но я не нуждался ни в чьих утешениях, напротив, мне нужно было абсолютное одиночество, чтобы сосредоточиться на своей боли и хотя бы понять её происхождение. Но я ничего не понимал, ведь по большому счёту всё было хорошо, и я бы даже сказал — отлично. Откуда же бралась эта душевная смута? Внутри меня как будто разлагался труп, и жёлтая гангрена охватила мою душу. Мне казалось, что дни мои сочтены.
«Наверно, Калугин был прав, когда говорил, что меня сглазили, — подумал я. — А может, я просто тронулся умом? Обычно люди страдают, когда в их жизни случаются беды и лишения. Со мной ничего подобного не происходит, но почему так больно? Почему мне так невыносимо в этом раю? Может, я интуитивно чувствую то ужасное, что уже случилось в будущем? Интуиция — это результат инверсии временного потока. Человек начинает чувствовать раньше, чем приходит осознание. С каждым днём вопросов становится всё больше, а ответов на них нет».
— Странный ты какой-то, — произнёс Андрей, глянув на меня с испугом, как будто даже боялся ехать со мной в одной машине.
— Да я просто ёбнутый, — ответил я на полном серьёзе, без тени улыбки на лице.
— Вот это правильно! Прямо — в точку! Я сам хотел сказать, но подумал, что ты обидишься.
— На правду? — удивился я, пожимая плечами.
— Вот поэтому я тебя и везу к батюшке. Спасать надо парня! Спасать! — крикнул он и надавил на педальку.
«Здесь женщины ищут, но находят лишь старость! Здесь мерилом работы считают усталость!» — надрывался в динамиках Бутусов.
«Хорошенькие дела, — подумал я. — По-моему, у меня появился соперник. Претендент на тело моей жены».
«Шикарная баба, — повторил я про себя. — Шикарная баба». — Я словно пробовал эти слова на вкус. — «А почему я этого уже давно не замечаю? Глаз замылился? Зажрался? Надо повнимательней присмотреться к своей жене, пока не увели».
«Но с какой интонацией он это сказал, — не мог успокоиться я. — Шикарная баба. В этих словах было столько неприкрытого восхищения. Да он же по-настоящему в неё втюхался! Вот мерзавец!»
Я чуть повернул голову и боковым зрением начал его сканировать, пытаясь понять его истинные намеренья. Калугин внимательно следил за дорогой; у него был очень мужественный профиль. Высокий лоб с короткой чёлкой. Крупный нос, несколько раз ломанный в уличных драках. Мощный, слегка раздвоенный подбородок со шрамом. Серые «галочки» небольших, но очень выразительных глаз. Сломанное ухо и ещё один шрам на шее. Это был довольно красивый мужчина. Замечу — не красавчик, а именно красивый — своим характером, интеллектом, волей, походкой, статью и много ещё чем.
В то время я восхищался им. Он стал практически моим кумиром, тем более он был на десять лет меня старше и прошёл две войны: Афганистан и Чечню. В Ичкерии он воевал в первую компанию и брал Грозный. Он был командиром роты специального назначения. Про афганскую войну он ещё иногда рассказывал, с ностальгической ноткой в голосе, а вот про чеченскую стыдливо помалкивал.
Однажды я спросил его:
— Андрей, как такое могло случиться?
— Что?
— Огромная армия, вооружённая танками, вертолётами, самолётами, последними военными гаджетами, пять лет не могла победить кучку бандитов и при этом несла огромные потери.
Он недовольно насупился и закурил. Долго молчал. Размышлял. Я думал, что он готовит развёрнутый ответ, собирает в голове какие-то факты, ищет причинно-следственные связи, но он просто не хотел об этом говорить. А потом как брякнет кулаком по столу; к этому моменту в нём уже сидела бутылка водки.
— Да просто генералы наши — продажные шкуры!!! И вечно бухой президент, которому всё по хуй!
Вот такой он был — Андрей Калугин. Настоящий мужик. Настоящий друг. Настоящий воин.
Я просто восхищался, как он разруливал конфликтные ситуации в ночном клубе «Метелица», куда доступ был свободный и по выходным было не протолкнуться. В клуб приезжали со всего побережья, тем более нигде больше не было такой безупречной программы. Ленка всегда была прекрасным организатором. Она приглашала очень хороших музыкантов и даже звёзд. На сцену выходили прекрасные иллюзионисты, жонглёры, дрессировщики…
Я помню, как по всему залу водили огромного медведя, который вальяжно танцевал барыню и бил в присядку, а потом, как настоящий русский мужик, пил пиво и шампанское прямо из бутылки. Всё было просто феерично, весело и непринуждённо, ведь нужно было как-то оправдывать четыре звезды, но всё-таки основным блюдом программы всегда оставался шоу-балет «ХАОС», который иногда называли шоу-балет «Югра».
Девушки из балета ко всему ещё обладали безупречным загаром, что было вполне закономерно, поскольку из всех развлечений у них было только море и солнце. Сценические костюмы скорее подчёркивали их совершенную наготу, нежели прикрывали её. Когда девочки выходили танцевать «Самба-де-Жанейро», намазанные какими-то блёстками, со страусиными перьями на головах, то многим мужчинам в зале становилось
