и Рем, а потом она умерла от бруцеллеза.
– Сочувствую.
– А… – он махнул рукой, – я столько их похоронил за все эти годы. (Пауза.) Как ужасно прозвучало! Перепугал я вас, поди.
Больше всего Нору пугало, что они едут задом на скорости пятьдесят миль в час, а рядом с ней трясется коса.
– По-моему, – сказала она немного погодя, – мы сейчас вернемся туда, откуда выехали.
– Вы небось гадаете, отчего это садовод занялся септиками, – сказал Осгуд.
– Здесь вы меня подобрали.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да.
Он снова ударил по тормозам.
– Ну надо же…
Они молча ждали, пока уляжется дорожная пыль. Осгуд почесывал голову и что-то обдумывал.
– Мы заблудились? – спросила Нора.
– Заблудились? Моя дорогая девочка! Я живу здесь уже целую вечность. Но, право слово, как же легко запутаться… Там, на углу, раньше был большой дуб… А там – ручей, но его перенаправили, чтобы разбить поле для гольфа… Вдоль дороги росли каштаны, но их погубила гниль… У перекрестка – вязы, а теперь там “Дженерал доллар”… Клены срубили на кегли, когда японцы стали сходить с ума по боулингу… И даже не ищите кедры на Кедровом проезде или бобров на Бобровом ручье.
– Вы собирались заняться треснувшим септиком, – сказала Нора. – А потом ондатрой.
– О!
– А после отвезти меня…
Но куда? В полицию, чтобы ее оштрафовали за вождение с просроченными правами? В мотель, который ей не по карману? К телефону-автомату позвонить родителям и в тридцать один год признать все ошибки своей жизни? Она поймала на себе взгляд старика, а поскольку больше поговорить было не с кем, все ее переживания хлынули наружу.
Нора с удивлением обнаружила, что историю, которая некогда заполнила бы долгие часы в кабинете психолога, тишину многих бессонных ночей, можно рассказать за то время, пока незнакомец пьет вторую банку “Мистера Пибба”.
Когда она закончила, Осгуд смотрел на поля. Он ничего не ответил. То ли из-за тряски, то ли от духоты, то ли потому, что она изо всех сил старалась не расплакаться, ее слегка подташнивало. Благодаря помпе глюкоза у нее была под контролем, и обычно уколы требовались только перед едой, но Нора подозревала, что из-за стресса или из-за газировки сахар у нее подскочил. Она взглянула на экран. Показатели не изменились со вчерашнего вечера. Она попыталась перезагрузить устройство. Безуспешно. Экран завис. Нора вздохнула.
Осгуд положил руку на рычаг коробки передач.
– Извините, – сказала Нора, – не могли бы вы минутку подождать? У меня диабет… Похоже, во время аварии помпа сломалась. Мне нужно взять кровь из пальца…
Она принялась рыться в рюкзаке. Внутри было мокрое месиво бумаги, и старые обертки от продуктов, и шляпа с фонариком, и книга, и Нора вдруг испугалась, что запасной глюкометр с тест-полосками остался в машине. Стараясь не поддаваться панике, она стала выкладывать содержимое рюкзака на сиденье.
Чехол нашелся на самом дне. Нора расстегнула молнию – к счастью, глюкометр не намок. Протирая палец ваткой со спиртом, она чувствовала себя немного неловко.
Чарльз Осгуд потянулся через груду инструментов и взял упавший на сиденье буклет из Музея изобразительных искусств.
– Позвольте, а это что такое? – спросил он.
Она объяснила про выставку, пока прокалывала палец и наносила на полоску каплю крови. Краем глаза она видела, как старик щурится, читая буклет. Глюкометр пискнул, но экран был пуст. Запасной прибор тоже ее подвел. Нора тихонько чертыхнулась. Придется искать аптеку.
– Как вы думаете… – начала она.
Но Осгуд переключил передачу и поехал вперед.
– Вы спрашиваете, как так вышло, что садовод занялся септиками, – снова сказал он.
Это долгая история, но он постарается изложить ее покороче. Он приехал в эти края, когда всюду был лес, купил землю и посадил на ней яблоневый сад, вырастил сорт, который назвал “Чудом”, она, поди, о таком и не слышала, но в мире не найдется плода более изысканного по вкусу. “Бребурн” в сравнении с “Чудом” на вкус как овечье дерьмо, и даже не упоминайте при нем “Ред Делишес” – “Мой красный зад”, вот как их следовало назвать. Но тут пришла война, и он уехал сражаться, оставив дом и сад заботам дочерей, однако между девочками случился разлад. К этому времени у него самого, если можно так выразиться, переменились обстоятельства, и не успел он и глазом моргнуть, как земля перешла в новые руки, на месте сада вырос лес, а у череды из шести новых владельцев были свои заботы, и лишь недавно, когда дом выставили на продажу, ему представился удобный случай. Понятное дело, купить дом ему было уже не по карману; доллар нынче не тот, что прежде. Но когда во владение домом вступил новый хозяин – знаменитый актер, если верить соседским сплетням, – Осгуд не упустил свой шанс. Тогда-то он и вышел с пенсии, если можно так выразиться, и оставил свою визитную карточку. Получить работу не составило труда. Почти всех местных вытеснили пришлые, купившие здесь летние дома, и поденщиков было не найти. Когда в округе узнали, что (тут он назвал имя и фамилию актера) нашел себе рабочего для ухода за деревьями, Осгуду стали поступать заказы и от соседей. От деревьев он перешел к лужайкам и садовым вредителям, от вредителей – к починке крыш и заборов, а потом и к отоплению с канализацией. Работы столько, что он едва справляется.
И все же его истинная страсть – это сад. К этому он и ведет, ради этого и затеял рассказ. У него еще остались друзья в здешних краях, старая гвардия вроде него, но у них свои увлечения – живопись, пешие прогулки, археология, баллады, покаяние и так далее. А его дочери… что ж, у одной из них с яблоками связано то, что можно назвать “комплексом”, это слово он вычитал в книжке, которую нашел как-то в доме, и лучше этот комплекс “не пробуждать”. Пускай себе передвигает камни. А другая дочка… та влюбилась в одного еврейского юношу, и вот уже пятнадцать лет от нее не добьешься никакой помощи.
Нора, вероятно, уже догадалась, к чему он клонит. Скоро наступит лето и деревья начнут давать плоды, так что надо чинить забор, не то придут олени и все погубят. Она хоть представляет, сколько оленей сейчас развелось? А раньше люди жаловались на пантер! Нора пусть остается сколько захочет, они могли бы вместе ухаживать за садом. И конечно, в его лесу много чудесных – как она их назвала? – весенних эфемеров.
Они ехали уже довольно долго: сначала вниз по склону, затем через город, затем снова вверх – извилистой дорогой между современными домами с большими лужайками. Нора слушала молча.
– А вдруг дом понадобится ему? – От благоговения она не осмелилась назвать актера по имени.
– Да он там целую вечность не появлялся, – ответил Осгуд. –
