прыгали сиалии; когда на голую ветку робинии сел ястреб, защебетали воробьи. К полудню у нее закончилась вода, и она уже прикидывала, не дойти ли проселком до одной из ферм, видневшихся вдали, как вдруг впереди тихо зарокотал мотор автомобиля. Она замахала руками.
По дороге ехал видавший виды пикап с логотипом компании, занимающейся удалением деревьев. За рулем сидел дряхлый старик в джинсовом комбинезоне и грязной рубашке. У него были ясные серые глаза, розовое, в пятнах от солнца лицо и спутанная седая грива, в руке он держал банку газировки.
Сперва Нора не решалась подойти поближе, чувствуя, как она беззащитна, как опасно просить помощи у незнакомца на пустой дороге.
Но он ждал, а у нее кончились припасы, и, по правде говоря, он был так стар, что не представлял угрозы.
Она рассказала, что произошло: дождь, медведь, долгое падение.
– А, так это вы! – ответил старик. Он уже ездил туда, видел последствия аварии, спускался к ручью посмотреть, нет ли пострадавших.
У него был легкий акцент, но она никак не могла понять какой. В салоне валялись ржавые фермерские инструменты: лопата, коса, вилы, уложенный кольцами гофрированный шланг. На переднем сиденье, как пассажир, пристроилась наполовину разобранная газонокосилка с оторванной ручкой.
– Вы меня не подбросите? – спросила она, с сомнением разглядывая весь этот хлам.
Старик не стал спрашивать, куда она направляется, – и хорошо, потому что ответа у нее не было. Он просто смахнул газонокосилку на пол, а инструменты сложил на среднее сиденье.
В машине пахло свежескошенной травой и моторным маслом, а еще чем-то старым и затхлым, точно плесень под ковром из осенних листьев или страницы давно забытой книги.
– “Мистера Пибба” не желаете? – предложил он, протягивая ей баночку поверх баррикады из инструментов. – Запасся, когда они стали выпускать вместо него “Пибб экстра”.
Врач давно запретил ей газировку. Но ее мучила жажда, да и отказываться было невежливо. Она сказала “спасибо” и сделала глоток.
Чарльз Осгуд, владелец фирмы “Деревья и лужайки Осгуда”, а также “Окна и сайдинг Осгуда”, “Машинное масло Осгуда”, “Крыши и трубы Осгуда”, “Плуги Осгуда” и “Обслуживание бассейнов Осгуда”, ехал на вызов – у кого-то треснул септик. Это ненадолго, он просто глянет, что там, хотя потом еще надо заехать в другое место починить кондиционер, а после они заскочат к Эриксонам – у них что-то в бассейне плавает, ондатра или сурок. Конечно, сказал он, становясь все словоохотливее, точно истосковался по общению, Джанет Эриксон часто преувеличивает. Выпивает до обеда наша Джанет. Звонит ему из-за всякой живности в бассейне, но к его приезду зверьки всегда исчезают. Он-то догадывается, в чем тут дело. Старик перешел на фальцет: “Мистер Осгуд, как же мне отблагодарить вас за ваши услуги?” О да, стоит пойти молве, что колбаска твоя еще свежа, и у половины дамочек в окру́ге заведутся в бассейне ондатры. Ничего нового под солнцем, заверил он Нору. Некоторые вот жалуются, что молодежь развратили танцы и игра на флейте, а сколько крику было, когда юного Фладда застали за домом Куперов с овцой. Можно подумать, раньше фермерские мальчишки овец не оприходовали! О, в былые деньки все было куда хуже, так он считает, а если кто не согласен, пусть скажет, когда в последний раз тут с кого-нибудь снимали скальп. На этом он и подлавливает спорщиков – они просто пялятся на него, точно корова, которой попалась огнецветка в сене. Да-да, уж лучше случка с овцой, чем скальпирование, и не сказать чтобы овцы оставались внакладе. Она, поди, спросит, зачем старый Вик Купер вообще держит овец, если он служит в инвестиционном банке в городе. Затем же, зачем засевает луга – чтобы получать налоговые льготы для фермеров. Этот же человек переоборудовал старый амбар ван Хасселей в крытый бассейн, чтобы плавать там зимой те четыре дня, когда он здесь бывает.
– Представляете?
– Нет, – ответила Нора, гадая, не лучше ли было и дальше идти пешком. Они разогнались до шестидесяти миль в час, в плечо ей упирались садовые грабли, а старик повернулся к ней всем телом и совсем не глядел на дорогу. Он правда сказал “колбаска еще свежа”? Она по-прежнему не могла понять, что у него за акцент, – теперь он разговаривал как фермер-янки, изображающий из себя эксцентричного английского лорда, или как английский лорд, притворяющийся фермером-янки, или просто как человек, который так много путешествовал, что уже не понимает, где он.
Все еще больше усложнялось тем, что во рту у него, похоже, не было ни одного зуба.
– Я вот вегетарианец, – сказал Чарльз Осгуд.
– Э… Да?
Точно: он что-то говорил про овец.
– Нет, не вегетарианец… Как их там еще называют?
– Веган? – с сомнением предположила она, молясь, чтобы он следил за дорогой.
– Именно. Я расскажу вам, отчего так повелось. Понимаете, однажды я ухаживал за дамой, которая была… Как там зовут тех, у кого под мышками маленько… – Он поднял руку, демонстрируя пучки волос.
Нора сама редко брила подмышки, и у нее не было никакого желания обсуждать сейчас эту тему.
– Я думаю, многие женщины…
Старик замахал рукой:
– Да-да, знаю-знаю. – И поднял палец: – Суфражизм!
– Ну…
– Нет, право, я питаю к слабому полу глубочайшее почтение. Не раз я слышал, как муж велит жене выпотрошить курицу, а потом бесится из-за того, что у ней нижняя юбка замарана. Тяжела женская доля. Мне ли не знать – я вырастил двух дочерей и души в них не чаю. – Он помедлил. – Так о чем это я?.. Ах да! Моя подруга… как же таких называют? Подмышки, лютня, сандалии. С такими, знаете, маленькими пуританскими пряжками…
– Биркенштоки?
– Они самые.
– То есть она была хиппи? – подсказала Нора, чувствуя, что рассказ затягивается.
Чарльз Осгуд хлопнул себя по лбу:
– Хиппи, и очень пригожей. А вы сообразительная. Ох ты ж!
Он ударил по тормозам. Грабли и коса загромыхали, а Нора соскользнула с сиденья и чуть не ударилась головой о лобовое стекло.
– Проехали нужный дом! – со смехом сказал старик. Он включил заднюю передачу, повернулся, чтобы смотреть в заднее стекло, и резко нажал на газ. Нору снова мотнуло вперед. – Осторожней, – сказал он, будто Нора нуждалась в предостережении. – Тут нет этих… как их?
– Ремней?
Он шлепнул рукой по приборной доске:
– Точно. Чуть не сказал “упряжек”.
Машина во весь опор неслась задом.
– Итак, – продолжал старик, – я рассказывал о… И чего я все забываю это слово?
Нора нервно взглянула на дорогу:
– Хиппи?
– Нет, хиппи я помню. Я о тех, кто ест только сырую пищу… Эх, память моя, память! Говорят, это все забитый оперкулум. Нет, ну как, бишь, их зовут? Молоко из титьки и все такое.
– До этого я сказала “веган”, но…
– Веганы! Благодарю. И сперва я дал себя уговорить, ходил с моей хиппи в хлев и сосал коровью титьку, точно Ромул
