Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
— Орша. Для вас — конечная. Зона № 8. Называю фамилии — выходим по одному, — ответил за него начальник конвоя.
«Восьмерка»… Исправительная колония № 8. До меня здесь сидели «строитель» пирамид Саша Жданов и мой давний знакомый Рома Погарцев (Костер). Только фраза мне уж больно не понравилась: «Для вас — конечная»… Конечная — это когда деревянный «макинтош» и два метра сырой земли сверху. Все остальное — временно.
Я выпрыгнул из вагона и огляделся: наш поезд стоял на запасном пути и почти вплотную к нему примыкали два автозака. Разглядеть что-либо в деталях не представлялось возможным — нас окружал строй автоматчиков.
На «восьмерку» нас повезли вшестером. Тех, кому повезло меньше, — на соседнюю «туберкулезную» зону № 12. Заболеваемость туберкулезом в белорусских тюрьмах, если хочешь знать, превышает средний показатель по стране в семь раз.
Через несколько минут машина остановилась перед воротами зоны. Показались электрические фонари, похожие на помятые фетровые шляпы, бетонный забор и ощетинившаяся рядами колючей проволоки проходная. «Велкам ту ИК-8», — сказал я про себя и сильнее укутался в свою курточку на рыбьем меху. Все-таки зря я оставил свой пуховик на тюрьме — сейчас бы он очень пригодился.
За воротами нас ждала очередная перекличка: фамилия, год рождения, срок, статья. Темно. Холодно. Сыро. И очень неуютно. Бр-р…
Снова «отстойник» — камера три на три с разбитым окном и инеем на стенах. Так три часа. Зубы на полку, очередной шмон, трижка «под ноль» — welcome to hell, guys.
Ближе к шести рассвело. В зоне подъем.
— Так, осужденные (интересно, почему ударение на первый слог?), — придурковатый, похожий на Винни-Пуха прапорщик открыл дверь «отстойника», — выходим по одному.
Облицованный кафелем коридор. И свет. Солнечный, не электрический. Веки непроизвольно закрыли глаза, отвыкшие за полтора года подвалов от естественного освещения. Так, что у нас здесь?
Цветочные клумбы, огороженные раскрашенными в яркие цвета автомобильными шинами, бронзовый бюст Максима Горького, кирпичные здания 1960-х годов постройки и сотни снующих туда-сюда людей: одни с лопатами, другие с метлами и граблями, третьи с какими-то красными повязками на рукавах… Муравейник людских судеб. Добавь красные флаги, воздушные шарики — и ты на первомайской демонстрации. «Нет, это не Рио-де-Жанейро, — подумал я, — это гораздо хуже».
Подвели к каптерке. Что это? Обычный склад, где каждому из нас выдали положенные алюминиевые кружку, ложку, вафельное полотенце, пожелтевшее от времени постельное белье, матрас, подушку и одеяло, рабочую (не тюремную) робу, кирзовые ботинки и зеленого цвета телогрейку, сшитую из старых солдатских ватных штанов.
Потом был «карантин» — отдельностоящее двухэтажное здание, где всем, с кем мы вместе приехали в зону, предстояло провести ближайшие несколько недель до распределения по отрядам.
— Так, осужденные, — вместо приветствия начал маленький пузатый начальник «карантина» по прозвищу Роллтон, — оставляем свои сумки, переодеваемся в вашу новую форму одежды и выходим на проверку.
— Что еще за проверка? — спросил я у кого-то.
— Просчет, все ли на месте. Утром и вечером. А в «карантине» вообще четыре раза в день.
— Поспать бы, начальник, — послышалось из толпы.
— Ну вот после проверки и завтрака и поспите, — ответил Роллтон. — Если бумаги подпишете…
«Бумагами» оказалось «Индивидуальное обязательство о стремлении к правопослушному поведению». Выглядело оно так:
«Я, осужденный Пупкин, в период нахождения в местах лишения свободы обязуюсь:
= добровольно соблюдать режимно-правовые требования;
= участвовать в общественной жизни отряда;
= регулярно выполнять работы по благоустройству и коллективному самообслуживанию;
= бережно относиться к имуществу учреждения;
= искоренять вредные привычки;
= соблюдать правила техники безопасности на производстве и в быту;
= выполнять производственные нормы и задания на местах, указанных техническим персоналом».
«Разделяй и властвуй», — гласит древняя римская поговорка. Подписывать «бумаги» или нет — личное дело каждого осужденного. Придумали их, конечно, мусора, для того чтобы разделить заключенных на два противоборствующих лагеря. С одной стороны, без «бумаг» не освободишься досрочно. С другой, не подписавшие их заключенные формально занимают в уголовной иерархии место выше тех, кто согласился с требованиями администрации. Хотя подписание «бумаг» еще и не означает, что ты должен соблюдать указанные в них правила. Те, кто не подписал, гордо именуют себя «порядочными». Все остальные для них «козлы».
Мои дни в «карантине» были на редкость однообразными: голодными, холодными и неопределенными. Столовая три раза в день, идиотские лекции в клубе на темы: «Убереги себя сам», «Человек среди людей», «Формула человеческого счастья», «Смысл жизни»… Цель нашего пребывания в колонии четко сформулировал капитан Роллтон: «Ваша задача — поменьше нарушать правила внутреннего распорядка, а наша — вас якобы исправить и поскорее на УДО (условно-досрочное освобождение) выгнать».
Распределения по отрядам в «карантине» ждут как манны небесной: что в этом отряде? — а, «швейка». А в том? — «деревяшка». В каком отряде «локалка» побольше? Я хочу в тот, а я в этот — у меня там земляки и т. п. Меня распределили в седьмой.
Сразу оговорюсь, я не буду описывать все, что увидел в лагере, — подробное описание займет не одну книгу, а написать с мастерством Солженицына я пока не могу. Современный лагерь мало отличается от того, что видели Шаламов, Довлатов или тот же Солженицын. К тому же, пока сам не побываешь в зоне, ни одно, даже самое талантливое, описание не поможет тебе понять, что же это на самом деле. Поэтому я расскажу только то, что бросилось в глаза мне, современному молодому человеку без особых предрассудков, доселе незнакомому с советской лагерной системой.
Глава 52 Зачем работать, если можно не работать?
Работа не волк, в лес не убежит.
Народная мудрость
За границей основной вид исправительных учреждений — тюрьма. У нас — исправительная колония, она же зона, или, по-советски, лагерь. Сегодня колонии остались только на территории бывшего СССР, в Индии и Израиле. Даже Россия планирует с 2012 года отказаться от колоний: для опасных преступников будут тюрьмы, для всех остальных — колонии-поселения, где ты можешь проживать вместе со своей семьей.
По сути, наша современная система исполнения наказаний построена на идеологии ГУЛАГа. Колонии остались наследницами советских лагерей, когда считалось, что преступника можно исправить принудительным трудом. Отрядную систему (в одном отряде 80–130 человек) обосновали теорией о том, что труд и благотворное влияние коллектива являются лучшим средством воспитания. В тот период лагерная система была продолжением советской власти, одним из рычагов давления и получения дешевой рабочей силы. Министерство внутренних дел СССР обеспечивало одну шестую доходной части бюджета огромной страны. Советскому Союзу было выгодно иметь именно такую систему, где каждый заключенный был обязан что-то производить, выгодно было держать людей, которые в чем-то провинились, за колючей проволокой.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
