на колени перед Гвидо, восклицая:
— Я готов удовлетворить любую просьбу вашу ради любви к Господу нашему Иисусу Христу и рабу его блаженному Франциску.
Епископ поднял его и смиренно ответил:
— Я также нуждаюсь в твоем прощении, ибо по натуре гневлив, в то время как сан мой требует от меня смирения.
И они обнялись, как старые друзья, а все присутствующие признали это чудом блаженного Франциска.
Так оно и было. Усмиритель волков и на краю смерти исполнил свою миссию, успокоив ассизских орлят с помощью единственной песни.
ГИМН СМЕРТИ
Водянка, обнаружившаяся у него несколько месяцев назад, еще усугубилась: распухли живот, ноги. Но святой Франциск оставался безмятежен. Однажды, когда к нему пришел мессер Бонджованни, опытный врач из Ареццо, он спросил его:
— Что думаешь ты, Бенивеньате, об этом моем недуге?
Он назвал его Бенивеньате, потому что не хотел звать благим ни отца, ни учителя, никого из людей, памятуя о словах Христа, что никто не благ как только один Бог.
Мессер Бенивеньате хотел обойтись уклончивой фразой, которая утешила бы больного и в то же время не скомпрометировала бы науку.
— Не печалься, добрый брат, Бог милостив и ты поправишься.
Но святой Франциск был не из тех больных, которым нужна жалостливая ложь:
— Скажи мне правду. Моя душа не настолько труслива, чтобы бояться смерти, ибо благодаря Святому Духу я так слился с Богом, что жизнь и смерть для меня одинаково приятны.
Мессер Бенивеньате понял, что сильный не нуждается в иллюзиях и на этот раз прогноз его был абсолютно точен:
— Говоря по науке, отец Франциск, болезнь твоя неизлечима и думаю, что либо к концу сентября, либо в начале октября ты умрешь.
Святой улыбнулся и, подняв глаза и простерев руки к небу, голосом полным совершенной радости приветствовал и эту костлявую гостью словами любви: «Добро пожаловать, сестра моя Смерть!»
После приговора врача один ревностный брат прочел Франциску маленькую проповедь о жизненных испытаниях, о райских блаженствах, открываемых смертью, и о том, как важно умереть достойно. В связи с этим он вежливо заметил учителю, что как в жизни тот всегда был зерцалом святости, так до последнего момента должен сохранять достоинство святого в назидание нынешнему и будущему поколениям.
По правде сказать, Франциск не нуждался в подобных наставлениях, но принял их с радостью, как подтверждающие предсказание врача; а музыкальная его натура не нашла лучшего способа приготовиться к смерти, чем пение. Он сказал своему советчику:
— Если Богу угодно, чтобы я скоро умер, позови ко мне брата Анджело и брата Леоне, чтобы спели мне о сестре Смерти.
Явились благородный рыцарь и овечка Божия, два возлюбленных брата Святого поэта, и, обливаясь слезами, принялись петь Гимн брату Солнцу. Когда они дошли до последнего стиха, святой Франциск сам продолжил:
Благословен будь, Боже,
ради сестры нашей телесной — смерти,
от коей убежать никто не в силах.
Несчастен, кто уйдет отягощен грехами.
Блажен, кто до конца жил по Твоим заветам,
тому благая смерть зла причинить не может.
Хвалите, славьте Бога моего, благодарите
и со смирением Ему служите.
Теперь, с этими последними стихами, гимн творениям оказался действительно завершенным. Ибо в первых девяти стихах, сложенных в Сан Дамиано, воспевается только красота природы, в которой чистые глаза поэта не видят ни страдания, ни смерти. Но уже в десятом, добавленном после примирения епископа с подестой, он поднимается до созерцания высшей моральной красоты, говоря о прощении ради любви к Богу и о безропотной стойкости в болезни и несчастий. Наконец, в последних стихах он подходит к самой темной из всех тайн, от которой не уйти никому из живущих — к смерти. Образ черепа с зияющими глазницами не представляется ему. Смерть видится ему сестрой, а сестра для Франциска есть самое нежное и самое целомудренное из всех имен женщины. Думая о смерти, он думает не о страшном суде, но, упомянув о несчастье тех, кто умирает во грехе, провидит блаженство того, кто перед смертью был послушен воле Божьей.
Святой Франциск всегда заботился о том, чтобы не быть в тягость, но, напротив, дарить радость другим, ибо постоянная радость есть уже половина святости. Потому он теперь часто побуждал товарищей своих петь гимн творениям, и не только днем, но и ночью, и не только для поднятия своего и их духа, но также в утешение стражникам, которых коммуна прислала охранять епископский двор, дабы никто не смог похитить святого, живого или мертвого. Он знал, как бывает нужна музыка трудовому и ратному люду.
Но рыцари здравого смысла находили это смешным. Брат Илия, который всегда думал о впечатлении, хотел, чтобы смерть учителя была эстетичной, но на старый манер, в духе традиционного благочестия, и потому все это пение казалось ему неприличным. Он, мечтавший о том, чтобы подчинить правилу все и вся, был возмущен этим произволом умирающего: менестрель, и тот наверное, умирал бы тише. Смерть это вещь серьезная, печальная, это преддверие суда, это врата вечности — разве в ожидании такого поют?
А если люди подумают, что «беднячок» Франциск в конце жизни повредился в рассудке, что станет тогда со всей его славой, какое будущее ожидает тогда Орден? И вот, собравшись с духом, он заметил больному:
— Дражайший отец, меня утешает и ободряет твоя радость, но хотя горожане здесь и почитают тебя как святого, все же, зная, как тяжела твоя болезнь, и слыша днем и ночью это пение, могут сказать: что же это он так радуется, когда должен думать о смерти?
Выслушав это осторожное замечание, святой Франциск сказал:
— Благодаря Богу я давно уже и днем и ночью думаю о своем конце. Но с тех пор, как тебе в Фолиньо было видение, и ты доверил мне, что некто предсказал мне еще только два года жизни, с тех пор я никогда не прекращаю размышлять о смерти.
Что же касается мнения людей, на этот раз святой Франциск не уступил, как в случае с братом Пачифико, и горячо ответил:
— Предоставь мне радоваться моему Господу, моим песням и моей болезни. По милости Духа Святого я настолько слился с Господом моим, что теперь могу веселиться и радоваться в Нем, Высочайшем!
Но здравый смысл не мог понять этого нового героизма радостной смерти.
ГИМН ПРОШЛОМУ И БУДУЩЕМУ
Пока братья пели, святой Франциск вспоминал, молился, размышлял, делился с товарищами воспоминаниями,
