Два крошечных бриллианта на дне Темзы. Один крошечный бриллиант, утративший блеск.
— Теперь нам конец, — тихо произнес Каллум.
— Вот и нет! — возразила Бу, снова усаживаясь в кресло. Оно чуть не откатилось в сторону, но Каллум успел его поймать.
— Без терминусов? — спросил он. — Какой от нас прок?
— Наш отряд существовал и до терминусов, — ответил Стивен. — Будет существовать и после. Потрошителя нет, а мы все живы.
Наркотик опять начал заползать в мои мысли, но теперь он был куда теплее и приятнее. Все вокруг словно замедлилось и слилось воедино. Трубки стали частью руки. Одеяло — частью моего тела. И все же мне кажется, это совсем не из-за наркотика. Я вдруг подумала, что теперь и я — часть этого «мы».
37
Когда я проснулась снова, был уже день. Было неуютно. Живот чесался.
— Ты все пыталась расчесать швы, — сказал кто-то. Знакомый голос, американский выговор.
Я открыла глаза и обнаружила, что Стивен, Каллум и Бу ушли. На их месте сидела мама.
— Ты все пыталась расчесать швы, — повторила она. Она держала меня за руку.
— А где остальные? — спросила я. — Ты их видела?
— Остальные? Кто, лапушка? Тут только мы. Приехали первым поездом. Сидим здесь с самого утра.
— А который сейчас час?
— Около двух часов дня.
Ужасно хотелось почесать живот. Мама перехватила мою руку.
— Папа пошел за кофе, — сказала она. — Ты, главное, не волнуйся. Он здесь. Мы теперь оба здесь.
Голос у мамы был такой… американский и южный. Мягкий. Совсем нездешний. Мама — это дом. А здесь — английская больница. Мама в нее не вписывалась.
Через пару минут пришел папа, притащил две дымящиеся кружки. На нем были обычные папины просторные джинсы и флисовая спортивная куртка. Мой папа никогда не показывается на люди в спортивной флисовой куртке. Вообще, оба они выглядели так, будто вскочили посреди ночи и напялили первое, что подвернулось под руку.
— Горячий чай, — объявил папа, протягивая нам две кружки. — Немыслимая вещь.
Я слегка улыбнулась. Дома мы пьем чай со льдом. Дома мы шутили, какая это гадость — горячий чай с молоком и как нам всем придется его пить. Мы к такому не привыкли. Садясь за стол, мы всегда наливаем себе чаю со льдом. Целые реки чая со льдом, даже на завтрак, даже при том, что мне прекрасно известно: реки чая со льдом окрашивают зубы в специфический охристый цвет вроде старого кружева. А я, кроме прочего, насыпаю в чай кучу сахара — тоже сомнительная польза для зубов. Чай со льдом, мои родители…
— Папа, — сказала я.
Он опустил кружки на стол, и некоторое время родители стояли и смотрели на меня с горестным видом. Мне пришло в голову только одно сравнение: вот что люди видят на собственных похоронах, лежа в гробу. Тебе же никуда не деться, лежишь и смотришь, как по тебе скорбят. Вытерпеть такое было непросто, память возвращалась все стремительнее. Мне многое необходимо было узнать — узнать последние новости.
— Можно новости посмотреть? — спросила я.
Маме эта мысль не очень понравилась, и все же она повернула ко мне телевизор и отыскала пульт — он был засунут за матрас. В новостях, понятное дело, рассказывали про Потрошителя. В нижней части экрана висела надпись крупными буквами, которая сказала мне все: «ПОТРОШИТЕЛЬ УТОНУЛ В ТЕМЗЕ». Я быстро уловила суть истории. Полицейские преследовали подозреваемого… его обнаружили в школе Вексфорд, в нескольких кварталах от того места, где в 1888 году была убита Мэри Келли. Четвертое убийство произошло именно в этой школе, предполагалось, что там же Потрошитель намеревается совершить и пятое. Полиция перехватила подозреваемого, когда он делал попытку проникнуть в здание… он попытался бежать… прыгнул в Темзу… водолазы вытащили из воды тело… имеются доказательства, что именно подозреваемый и совершил все убийства… имя пока не разглашается… полиция официально заявляет, что он больше не будет терроризировать город.
— Полицейские утаили от прессы подробности того, что случилось с тобой, — пояснил папа. — В твоих же интересах.
Да, они поступили именно так, как и говорил Стивен, — придумали версию, которую люди в состоянии переварить. Даже бросили в воду какое-то тело, чтобы водолазы могли его вытащить. Я посмотрела репортаж о том, как его поднимают на поверхность.
Потом я выключила телевизор, мама оттолкнула его в сторону.
— Рори, — сказала она, отводя мне волосы со лба, — что бы там ни случилось, теперь ты в безопасности. Мы поможем тебе все это забыть. Хочешь прямо сейчас рассказать, что с тобой произошло?
Я чуть не расхохоталась.
— Да все так и было, как сказано в новостях, — ответила я.
Сколько-то этот ответ продержится — хотя вряд ли долго, но хотя бы несколько дней, пока я не очухаюсь. Я похлопала глазами и притворилась, что страшно устала, — просто чтобы отвлечь их.
— Тебе придется полежать здесь еще несколько часов, — сказал папа. — На ночь мы забронировали номер в гостинице, ты там отдохнешь, а завтра мы все поедем в Бристоль. Тебе там понравится, вот увидишь.
— В Бристоль?
— Рори, ты не можешь здесь оставаться. После всего этого…
— Так все же кончилось, — напомнила я.
— Ты должна быть с нами. Мы не можем…
Мама упрямо мотнула головой, папа кивнул и умолк. Так они сговорились без слов. Выступили единым фронтом. Дурной знак.
— Это на первое время, — осторожно произнесла мама. — А если ты хочешь домой… что ж, поедем. Нам совершенно не обязательно оставаться в Англии.
— Я хочу остаться, — сказала я.
Еще один бессловесный сговор — на сей раз с помощью взгляда. Бессловесные сговоры всегда свидетельствовали об одном: они это всерьез и спорить бесполезно. Я еду в Бристоль. Брыкаться бессмысленно. Теперь они ни за что никуда меня не отпустят — мне ведь вспороли живот прямо в школьном туалете. Некоторое время за мной будут пристально наблюдать, и если им покажется, что я утратила равновесие, меня живенько затолкают в самолет до Нового Орлеана, а там я мигом окажусь в кабинете у психотерапевта.
А мне все это сейчас было совсем некстати. Англия стала моим вторым домом. В Англии работали мои коллеги, тут меня понимали. Но разобраться во всем этом с ходу было сложновато.
— Можно мне еще укол? — спросила я. — Больно.
Мама побежала искать сестру. Вернулась в сопровождении другой, та впрыснула что-то еще в мою капельницу. Но это в последний раз, предупредила она. Потом, перед выпиской, мне дадут с собой болеутоляющих таблеток.
Весь день я то дремала, то просыпалась, смотрела с родителями телевизор. Почти все передачи по-прежнему были про Потрошителя, но некоторые каналы решили, что можно уже начинать показывать и что-то другое. На экраны телевизоров медленно возвращалась нормальная жизнь — идиотские ток-шоу, повествования о всяких древностях, рассказы про уборку. Английские сериалы, которых я никогда не могла понять. Бесконечная реклама автомобильных страховок и удивительно аппетитная реклама сосисок.
