Дежурный поднял глаза. Его смена подходила к концу, скородолжна появиться сменщица, Елена Сергеевна. Дежурство прошло спокойно. Впрочем,здесь, около служебного входа в Эрмитаж, редко случались какие-нибудьчрезвычайные происшествия. Проверить пропуска у постоянных сотрудников, записатьв журнал разовых посетителей — вот и все заботы. Посетители все люди спокойные,воспитанные, не то что в ночном клубе, где он дежурил прежде. Правда, посленедавних событий Евгений Иванович Легов, начальник по безопасности, стал оченьстрог…
Вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, и на порогепоявился высокий, порывистый человек лет сорока с растрепанной седеющейшевелюрой. Следом за ним еле поспевала красивая девушка, шатенка с зеленымиглазами. Мужчина махнул перед лицом дежурного пропуском, указал на своюспутницу:
— Это со мной! — и промчался мимо поста.
— Минуточку! — закричал вслед ему дежурный. —Что значит со мной? А паспорт? А в журнале записаться?
Но странные посетители уже взлетели по широкой лестнице.
Дежурный приподнялся, словно собираясь броситься вдогонку,но тут же передумал. Годы уже не те… Кроме того, этот мужчина предъявил емупропуск, значит, он — постоянный сотрудник… И фамилия какая-то знакомая…
Старыгин, что ли? Старыгин? Дежурный похолодел. Ведь этоименно тот человек, о котором говорил Евгений Иванович!
Дежурный полез в карман за валидолом.
* * *
Александр Николаевич Лютостанский поднял глаза. Дверь егокабинета широко распахнулась. На пороге стоял.., неужели он? Господи, и в какомвиде!
— Дмитрий Алексеевич, батенька, — забормоталстарый искусствовед. — Как же так… Вы тогда так неожиданно исчезли…Евгений Иванович тут очень скандалил… Батенька, вы можете все это объяснить?
— Вот, — Старыгин шагнул к столу и бережно положилна него свернутый в трубку холст. Мимолетно он отметил, как постарелЛютостанский за несколько дней, прошедших после их последней встречи.
Постарел и сник.
— Это… — тихо проговорил Александр Николаевич, протираяочки и приподнимаясь из-за стола. — Это она?
Лицо его начало светлеть и даже молодеть, как будто кто-товсемогущий повернул для него одного время вспять.
— Да, это Мадонна Литта, — со сдержанной гордостьюответил Старыгин. — Это было непросто, и мне очень помогла, — и онповернулся, указывая глазами на скромно стоящую в дверях зеленоглазуюдевушку, — мне очень помогла Мария Сергеевна Магницкая…
— Что вы говорите, батенька… — проворковалЛютостанский, почти не слушая Старыгина и нежно, осторожно прикасаясь пальцамик холсту, как к руке любимого человека, — Господи, это действительно она…Какое счастье…
— Александр Николаевич, вы представляете — он имелнаглость вернуться! — пророкотал в дверях деловито-раздраженный басокЛегова. — Мне только что звонили с третьего поста…
Тут он увидел Старыгина, и на круглом лице Евгения Ивановичав долю секунды сменились одно за другим несколько выражений: недоумение,охотничья радость и сдержанное торжество.
— Та-ак! — протянул он, шагнув к Старыгину. —Надеюсь, вы сможете все это объяснить!
— Евгений Иванович, батенька! — прервал егоЛютостанский. — Вы только посмотрите, он ее нашел!
— Нашел? — теперь на лице Легова возниклоразочарование, как у кота, упустившего жирную, упитанную мышь. — Он нашелкартину?
Как нашел? Где нашел? Где она?
Он заметался, то порываясь подскочить к Старыгину, товозвращаясь к столу Лютостанского. Наконец решился, протянул руку и началмедленно разворачивать скрученный в трубку холст. Показалась верхняя частькартины — полукруглые окна, тюрбан на голове Мадонны…
— Это еще вопрос, не сам ли он все этоподстроил.. — бормотал Легов, раскручивая холст.
— Евгений Иванович, батенька, это не…
Но реплика Лютостанского была прервана самым неожиданным игрубым образом. Тяжелая бархатная портьера на окне его кабинета резкокачнулась, откинулась, и из-за нее вышел высокий и необычайно худой человек,узкое, неприятное лицо которого напоминало профиль на стертой от временистаринной монете. Теперь это сходство еще усилилось благодаря наискосьпересекавшему лицо длинному уродливому шраму. Уставившись на Легова своимиразноцветными глазами — один карий, точнее — густого и глубокого янтарногооттенка, другой зеленый, как морская вода в полдень — этот удивительный человекпроговорил, вернее, прохрипел со странным акцентом:
— Отдай мне картину!
— Он живой! — ахнула Маша. — Азраил выжил!
— Отдай картину! — повторил Азраил.
— Почему, собственно.., с какой стати… — испуганнозабормотал Легов, отступая к двери кабинета. — Какое вы имеете право… Каквы вообще сюда проникли… Мы в этом разберемся…
— Я сказал — отдай! — рявкнул Азраил, повелительнопротягивая худую твердую руку. Его разноцветные глаза неожиданно изменились,сделавшись прозрачными, бесцветными и холодными, как талая вода.
И Евгений Иванович, жалко скривившись лицом, протянул этомустрашному человеку свернутый холст.
— Мы не смогли победить, — торжественным, гулкимголосом проговорил Азраил, сжимая холст в руке, — но и она невосторжествует! Пусть я отправлюсь в ад — но и картина Леонардо последует тудавместе со мной!
