Затем на глазах потрясенных, окаменевших зрителей Азраилдостал из кармана зажигалку, щелкнул и поднес к своей одежде бледный язычокпламени. Его одежда, видимо, заранее пропитанная горючим веществом, мгновенновспыхнула, и Азраил запылал, как огромный живой факел. Прижав свернутую картинук груди, он принялся читать какую-то молитву, или заклинание на незнакомомязыке и двинулся к окну.
— Стоять.., остановить… — бормотал Легов, но сам несделал и шага в сторону пылающего человека.
Азраил легко вскочил на подоконник, распахнул окно ибросился в него, как бросаются в ледяную воду.
Все присутствующие подбежали к окну и уставились внего. — Внизу, на тротуаре, быстро догорала жалкая кучка плоти, котораясовсем недавно внушала ужас сотням людей.
— Ну на этот-то раз, надеюсь, он не оживет! —шепнула Маша Старыгину, заглядывая через его плечо.
— Хорошо, что он ничего не поджег, — озабоченнопроговорил Лютостанский, оглядывая свой кабинет. — Здесь собрано столькокультурных ценностей!
— Как — не поджег? — возмущенно перебил егоЛегов. — А «Мадонна Литта»? Это, по-вашему, не культурная ценность? За этоеще кто-то ответит! — и он угрожающе уставился на Старыгина.
— Батенька, — прервал его Лютостанский, — яже вас пытался предупредить, но вы меня не слушали! Вы перепутали картины!
— Что значит — перепутал?
— Картина, которую вы так любезно отдали этомустранному господину с разными глазами, — это не «Мадонна Литта»! Это — тастранная работа, которую повесили на ее место!
Ваши люди вернули ее накануне… Конечно, это некотораяредкость, она представляет безусловный интерес, но все же не Леонардо…
И вообще она не числится на балансе Эрмитажа!
— Действительно? — Легов несколькооживился. — А где же «Мадонна Литта»?
— Картина, которую принес Дмитрий Алексеевич, —рядом, вот она лежит на моем столе!
Легов схватил второй холст и поспешно развернул его.
Перед присутствующими открылась картина, изображающаяИспанскую площадь в Риме. Яркий летний день, фонтан в форме каменной барки…Только в центре его, свернувшись, покоилось каменное чудовище, похожий наогромную ящерицу двухголовый монстр, из пасти которого извергалась вода.
— Что это? — пророкотал Легов. — Старыгин, выснова пытаетесь ввести нас в заблуждение?
Имейте в виду, это не сойдет вам с рук!
— В самом деле, Дмитрий Алексеевич, батенька,объясните, — жалобно пробормотал Лютостанский. — В чем дело? Впрочем,я ведь чувствую, что это — та самая картина.., я узнал ее…
— Все очень просто! — Старыгин торопливо сдвинулсо стола бумаги и разложил на нем холст. Затем он достал ватный тампон, смочилего в растворителе и провел по картине.
Сквозь яркие, торопливые мазки начала проступатьвеликолепная живопись Леонардо. Полукруглые арки окон, голубое итальянское небос пробегающими по нему облаками, чистый высокий лоб Мадонны, озаренный мягкимнеярким светом, ее глаза, нежно опущенные к лицу младенца… В этих глазахсветятся и счастье материнства, и светлая грусть в преддверии неизбежногорасставания… Вот проступили его кудрявые золотые волосы, его живой, ласковыйвзгляд, обращенный к каждому из нас, обещая понимание и прощенье.
«Я с вами, — словно говорил этот взгляд, я вас непокину!»
