— Согласен, — бормочет Сильвен. — Тут все говорит против меня.
Марилен встает, иронически улыбаясь.
— Хорош он, капитан… как его там величают? Из тех, кто не осмеливается признаться, что заимел подружку, но все же да здравствует Франция.
— Клянусь, что…
— Ясное дело. Когда мужчине нечего сказать в свое оправдание, ему остается одно — давать клятвенные заверения.
Марилен нежно проводит ладонью под его подбородком.
— Милый Сильвен, — изрекает она. — А ведь твоя мама права. Уж лучше бы ты стал фармацевтом. Куда же ты поведешь меня ужинать?
— Разве ты хочешь…
— Ну да. Отныне ты от меня ни на шаг. Пусть она подыхает от ревности.
Странный вечер. Они отправились ужинать к «Липпу». Пожимали там множество рук. Сильвен пребывал как в тумане. «Да, понемножку, мерси… Сущая правда, я возвращаюсь издалека… Худшее уже позади… О! Это всего лишь проект… Ну что же, спросите у Семийона».
Автоматические ответы. Автоматические улыбки.
Марилен блещет всем, чем только можно. Блестят и драгоценности, и глаза. Для всех присутствующих она — олицетворение вновь обретенного успеха. Но пока метрдотель удаляется, она, не переставая улыбаться, шепчет:
— Вон та выдра, справа от меня, рядом с лысеющим толстяком, не говори мне, что это не она!
В этой игре «обмен шпильками» Сильвен обречен на проигрыш. Он решает отмалчиваться. А Марилен забавляется, продолжая выводить мужа из себя.
— Ты выбрал этот ресторан неслучайно. Уверена, что она тоже находится здесь. Посмотришь — я вычислю ее.
Легкий поклон в сторону вошедшей пары.
— Ты тоже мог бы кивнуть им, — укоряет Сильвена Марилен. — Это же Бельяры. Ну и страхолюдина. Впрочем, все они страшненькие. Надеюсь, у тебя-то со вкусом все в порядке.
— Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь?
— Так я всего лишь жалкое создание, — парирует она. — Разве не ты это написал?
Склонив к мужу головку как бы в порыве нежности, Марилен шепчет:
— На какие ласковые слова я вправе рассчитывать в следующем письме?
И тут он вспоминает фразу: «Ты самая бездарная актриса из всех, кого мне дано было встретить».
У Сильвена кусок встал поперек горла. Марилен наблюдает за ним и ехидно улыбается:
— Давай говори, не смущайся.
Он передергивает плечами.
— По-твоему, я уродка? Нет? Дело не в этом? Тогда, значит, ты все еще не простил мне, что я была женой Даниеля? Эта заноза осталась в твоем сердце?
Марилен умолкает, выжидая, когда помощник официанта закончит разделывать рыбу. Сильвен неприметно промокает лоб платочком из верхнего кармашка. Она близка к истине и остро чует запах ненависти, но еще не догадывается о ее силе. А вот после нового письма, которое получит, возможно, завтра и где прочтет: «Ты самая бездарная актриса…» Как можно такого рода оценки предать огласке?
Сильвен прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться. Чего ему, в сущности, страшиться Марилен? Она станет метать громы и молнии, осыпать его упреками. А потом будет вынуждена успокоиться. Она не из тех, кто растрезвонит на весь свет: «Сильвен утверждает, что я бездарь». Ему дышится уже легче. Розовое вино, на которое он налегает сверх меры, прочищает мозги. Сомнений нет — таинственный враг задумал его со всеми рассорить. Он разошлет каждому по порции письма: «Вы, Медье, негодяй каких мало…» или еще: «Мой брат, если бы он только посмел, свистнул бы у меня из-под носа лучшие куски…» Подумаешь! Медье наслушался еще и не такого. Николя не в счет. Значит, задетые персоны поостерегутся разглашать инцидент с письмом. Страшны лишь газеты. Попади его письмо на их страницы — и ему крышка. Но ничто не доказывает, что обладатель письма стремится именно к этому. Зачем ему губить свою жертву, если куда забавнее ее изводить?
Марилен наступает под столом ему на ногу.
— Ответишь ты мне наконец?
Сильвен смотрит на нее, но мысли его далеко.
— Извини, я задумался над нашим сценарием. Это твое соображение о Даниеле, который… Нам следует вернуться к этому разговору. Тема соперничества может быть увлекательной, и если ты не прочь нам помогать…
Сильвен угадывает, что Марилен уже готова сложить оружие. Она тоже одержима кино. Вначале роль. А ревность — увидим потом.
— Способна ли ты рассказать про свою жизнь с Даниелем? Нарисовать объективную картину?
— Конечно. В той мере, в какой это касается Даниеля. Я расскажу Семийону все, что он пожелает. Все же ты странный человек, согласись; тебя не поймешь. И если Семийон меня спросит: «Кто такой Сильвен?» — я буду вынуждена ответить: «Понятия не имею. Я даже не уверена, существует ли такой». Закажи мне мороженое, и вернемся домой. Все эти люди меня утомляют.
В тот момент, когда они позвали гардеробщика, прибежал метрдотель и протянул Сильвену меню.
— Господин Дорель, прошу вас… Для моей дочки. Она будет просто-таки счастлива.
И Сильвен черкает автограф.
— И вы, мадам.
Рука Марилен слегка дрожит.
— Благодарствую.
Домой они возвращаются молча. Сильвен направляется было в спальню для гостей. Марилен удерживает его за рукав.
— Ты покидаешь меня?
— Разве так не лучше?
— Дурачок!
— Сюрпризик от шефа, — объявляет Семийон.
Он приволок объемистый сверток и со вздохом облегчения водрузил его на письменный стол.
— Оттянул всю руку.
— Что это? — полюбопытствовал Сильвен.
— Сейчас увидишь. Подай-ка ножницы.
Семийон разрезает бечевки, туго перехватывающие грубую оберточную бумагу.
— Мой чемодан набит грязным бельем. Пришлось обойтись первым, что попалось под руку.
Расправив обертку, он извлекает на свет божий одежду из красной материи, закрученную в сверток как попало.
— Ваша шинель, мой капитан.
В развернутом виде шинель, придерживаемая за кромку рукавов, кажется впору великану.
— Набрось-ка на себя. И это еще не все.
Он швыряет на спинку кресла доломан, брюки, кепи.
— Придется все хорошенько отутюжить. Немного освежить. Попроси свою бабу… пардон… жену. Я вообразил себе, что мы уже в Африке. Только не вздумай донимать меня вопросами, соответствует ли этот костюм эпохе. Почем я знаю, как одевался этот Бурназель. Он был порядочным оригиналом. Я взял эти вещи напрокат, якобы для бала-маскарада. Как-никак, а костюм помогает создать себе представление о персонаже.
И тут является Марилен. Она еще незнакома с Семийоном. Сильвен знакомит их без излишних церемоний. Марилен сразу растаяла и сложила руки перед костюмом, словно он предназначен ей. Потом взяла шинель и, приложив к груди, очень по-женски, обернулась к Сильвену.
