– То, что кибератака – лучше, чем атомный удар.
Я промолчал и пошел вслед за ней к реке, думая, как сейчас дела у Бородиных и что стало с пленниками – отпустили они их или уморили голодом?
Сьюзи наклонилась и потянула за одну из лесок, которую мы привязали к кустам. Затем покачала головой, и мы двинулись к следующей. По берегам Шенандоа росли высокие тонкие березы, лесная подстилка была покрыта их желтыми листьями. Мы прошли мимо нескольких журчащих ручьев; они впадали в заводь, в которой мы поставили несколько удочек. Согласно руководству по выживанию в моем телефоне, в таких водоемах хорошо ловится рыба.
– Может, нам нужно просто сдаться, – сказала Сьюзи.
– Хочешь пройти шестьдесят миль, чтобы сдаться? И станет лучше.
После нападения мы боялись подходить к другим хижинам. За деревьями мы порой видели других людей, но держались от них подальше.
– Надежда есть всегда, Майк, – сказала Сьюзи, словно прочитав мои мысли.
Неужели в китайском концлагере будет лучше? Я вспомнил поток беженцев, вместе с которыми я шагал по Вашингтону. Куда они все направлялись? В памяти всплыли кадры старых фильмов о войне, о концлагерях в джунглях Вьетнама… Оставаться здесь – не так опасно. Мы должны спрятаться, выжить.
– Рано или поздно они уйдут, – добавила Сьюзи, повторяя мои мысли. – Придется. ООН и НАТО ни за что не позволят им остаться.
Мы спустились к заводи; я встал на камень и потянул за очередную леску. Она подалась с трудом, словно застряла, а затем потянула меня обратно.
В Шенандоа водятся сомы весом до двадцати-тридцати фунтов.
– Видишь? – Сьюзи улыбнулась. – Надежда есть всегда.
Я вытащил сома из воды, и он беспомощно затрепыхался перед нами – попав в ловушку, которую даже не мог себе представить. Я должен был подготовиться, не допустить, чтобы с моей семьей произошло такое.
Я заглянул в глаза рыбе, извивавшейся на леске, схватил ее за хвост и разбил ей голову о камень.
42 – 48-й дни
Первая неделя февраляВ свете полной луны лес оживал.
Я тихо и бесшумно крался между деревьями. В темноте шмыгали мелкие зверьки, зловеще ухала сова. Надо мной, за голыми ветвями, раскинулся ковер из звезд. Звезды не выглядели далекими; напротив, казалось, я смогу залезть на верхушку дерева и коснуться их рукой.
Ночь укрыла меня.
Я стал узнавать фазы луны. Я чувствовал их, даже когда спал в комнате, точно так же, как я чувствовал небо, изменение давления и перемену ветра – все это свидетельствовало о том, что скоро будет дождь. Лишь несколько недель назад мои чувства были притуплены – а теперь я начал меняться, стал ближе к природе.
Я превращался в животное.
Люди по природе своей склонны к насилию. Мы – главные хищники в пищевой цепи, каждый из нас живет только потому, что наши предки убивали и ели других животных, победили в борьбе за выживание.
Так поступали и мои предки-люди, и протолюди, и даже те, кто был до них. Каждое животное, от которого я произошел, выживало, убивая других, пока не убили его. Я был последним в непрерывной цепи миллионов убийц.
Поэтому не стоит удивляться тому, что люди склонны к насилию.
Технологию нельзя обратить вспять, а людей – можно, и когда современный мир утратил свой блеск, они изменялись с удивительной легкостью и скоростью. В нас всегда сидели звери, они просто удачно маскировались, попивая латте и разговаривая по мобильникам.
Днем мне приснилось, что я в ловушке – в грязном, завшивленном коридоре. Лорен парила надо мной в ванне, покрытой шапкой пены, – чистая, неприкасаемая. И как всегда, в моих снах был младенец – скользкий и холодный. Днем я спал, чтобы не так хотелось есть, но на закате, когда на небо выходила луна, голод и гнев возвращались.
Полная луна разбудила меня. Я чувствовал, как ее незримая сила тянет на улицу, и по моему загривку побежали мурашки. Она привела меня – с ножом в руке – к дому Бэйлоров. Я был готов резать и убивать.
Но там никого не оказалось.
Я пошел по лесной тропе к хижине, которую видел за деревьями во время наших походов к реке. Я приходил туда ночь за ночью, чтобы подготовиться к охоте. Впереди поблескивала крыша хижины, а я прятался в лесу и ждал.
В одном окне дрожал огонек свечи. В поле зрения появился человек – свеча осветила его лицо. Один из тех, кто был у Бэйлоров? Не поймешь… Он смотрел из окна прямо на меня, и я затаил дыхание. Впрочем, он не видел меня, не мог видеть.
Он с кем-то разговаривал. В доме был кто-то еще.
Днем, после пробуждения, я прошел мимо зеркала. На меня посмотрел другой человек – со впалыми щеками, с «ежиком» щетины на голове. Торчащие ребра, сморщенная, обвисшая кожа. Я смотрел на жертву концлагеря, и только глаза были моими, они глядели на меня в шоке.
Каждую ночь восходящая луна придавала мне сил, разжигая гнев, бурливший в душе.
Почему я должен сдаваться? Мой дед воевал на Второй мировой. Кто знает, какие ужасы ему пришлось пережить? Он никогда не рассказывал про войну, и я начинал понимать – почему.
Я сжал нож в руке – острый коготь, готовый убивать, – и провел языком по губам, почувствовал, какие острые у меня клыки. Я никому не сказал, что тот «ковбой», который меня подвез, обнял меня на прощание. В глазах парнишки сквозила печаль.
В жалости я не нуждался.
Я посмотрел на хижину, представил, как они спят, и заплакал.
Что я буду делать? Убью их?
Может, там дети? О чем я только думал?
Мой желудок болезненно сжался от голода. Я стал тихо отступать.
Да, я – зверь, но при этом еще и человек.
49 – 55-й дни
Вторая неделя февраляЯ просто хотел спать.
– Точно остаешься? – спросила Лорен. Она хотела, чтобы я пошел с ней проверить ловушки на белок. – Люк идет.
Раньше я бы усомнился в том, что идти с нашим двухлетним сыном за пойманными грызунами – это здравая идея, однако сейчас просто повернулся на другой бок.
– Угу, – ответил я после паузы, пытаясь расправить простыни ногами. – Очень устал.
Я закрыл глаза. Мне хотелось, чтобы она ушла.
Лорен громко вздохнула.
– Ты спишь уже несколько дней. Точно не хочешь пойти?
Я натянул простыни на голову, пытаясь укрыться от солнечного света.
– Пожалуйста, не надо. Я устал, понимаешь?
Она долго стояла рядом со мной, но в конце концов я услышал затихающий звук шагов и скрип ступенек. Я заерзал, пытаясь найти удобное положение – однако вши, которые снова появились, все портили. Если лежать неподвижно, придет сон, и тогда я перестану их замечать.
