можно было различить не только небольшие его глаза, но даже видеть, как краснели раны на груди и капала кровь из морды. Сильно испугался я в ту минуту… Действительно, будь як поумнее и решительнее – он убил бы меня наверняка, так как на ровной степной долине спрятаться было негде, да и некогда. На крайний случай я поспешно вынул из-за спины заткнутый туда яковый хвост и повернул свою берданку ложею вперед, рассчитывая, при окончательном нападении зверя, бросить ему в глаза мохнатый хвост, а затем ударить со всего размаха винтовкою по голове – но что мог сделать подобный удар гигантскому черепу, который не пробивает наискось попавшая штуцерная пуля! Минуту или две, мы оба, т. е. як и я, оставались неподвижны, зверь только помахивал хвостом, но не изменял своей позы и не подвигался вперед; затем опустил хвост и приподнял голову – знак, что раздраженное состояние начало успокаиваться. Тогда я решил отступать и, пригнувшись к земле, пополз прочь, не спуская глаз с зверя. Шагов через шестьдесят я выпрямился и пошел быстрее; як же продолжал стоять на прежнем месте и только поворачивал головою по мере того, как я делал круговой обход по узкой долине. Лишь удалившись шагов на двести от зверя, я вздохнул свободнее и быстро направился к своему бивуаку, давши мысленно клятву всегда брать с собою на звериную охоту в Тибете запасную пачку патронов».
Пржевальский во время первого путешествия узнал от монголов о мифическом озере Лобнор. Его поискам ученый посвятил вторую свою экспедицию в 1876–1877 гг., во время которой открыл это озеро, а также реку Черчен-Дарью и огромный хребет Алтынтаг длиной 800 км и максимальной высотой 6161 м. Ученый изучал хребет в неимоверно тяжелых условиях в течение 40 дней. Исследования включали астрономическое определение, описание и съемку объектов, сбор экспонатов, орнитологические и климатологические наблюдения. Открытие хребта пролило свет на многие исторические события и на географию местности, уточнило северную границу Тибетского нагорья и сдвинуло ее на 300 км севернее. Алтындаг был признан всеми географами мира крупнейшим географическим открытием XIX столетия. Знаменитый немецкий геолог, географ и путешественник Ф. фон Рихтгофен, наставник многих европейских ученых, назвал Пржевальского «гениальным исследователем».
Пржевальский открыл тайну гор, имевшую отношение к направлению пустынных бурь в Центральной Азии. В Джунгарской пустыне ученый обратил внимание на то, что с утра поднимался сильный, неизменно западный и северо-западный ветер. Он объяснил это так: оттого, что в высоких восточных нагорьях воздух разрежен, там скалы и песок нагреваются быстро и отдают свое тепло воздуху. Западные же склоны в это время находятся в тени, и температура там гораздо ниже. «Отсюда в тысяче тысяч пунктов образуется ветер, который, раз возникнув, уже не имеет препон на безграничных равнинах пустыни, но, постоянно усиливаясь, вскоре превращается в бурю. А так как более тяжелый, холодный воздух находится на западной стороне предметов, то понятно, что и движение бури должно быть с запада на восток».
Р.S. Постиг ли Пржевальский тайну гор? Если открыть его дневники, становится понятно, откуда у автора такой ясный взгляд не только на горный, но и на земной мир. Конечно же, он от прозрачного воздуха вершин и дальних горизонтов, а злободневность его высказываний – от острых ледников и скал. Вот отрывок, судите сами: «Из года в год всё хуже и хуже еще потому, что теперь подрастает молодое поколение, народившееся в эпоху всеобщего российского одурения. В общественной жизни в деревне такая неурядица, такие беззакония и такое торжество порока, каких нигде я не встречал в самых диких ордах Центральной Азии». Не верится, что 150 лет минуло с тех пор. Не иначе вечные горы подсказали Пржевальскому вечные истины.
Мистика гор в судьбе творца. Хокусай, Рерих
В изобразительном искусстве есть особый жанр – горный пейзаж. Основным объектом изображения в нем являются виды гор, горные вершины, склоны и потаенная красота горного мира, не всегда видимая глазу стороннего наблюдателя. В золотой фонд полотен, в которых живописцам удалось запечатлеть сокровенную тайну гор, вошли работы русских и зарубежных художников: А.И. Куинджи, А.М. Васнецова, В.В. Верещагина, И.И. Шишкина, В.И. Сурикова, В.Д. Поленова, А.К. Саврасова, К.Я. Крыжицкого, М. Сарьяна, У. Тернера, М. Хисикавы, П. Сезанна, В. Ван Гога, П. Пикассо и др. Особое место среди них занимают картины японского художника направления укиё-э («картины проплывающего мимо мира») Кацусика Хокусая и русского живописца-эзотерика Николая Константиновича Рериха. Особое место – по всепоглощающей любви этих мастеров кисти к избранным ими горам и по мистической роли гор в судьбе Хокусая и Рериха.
Много священных гор, мало избранных. Избранных великими живописцами. А среди художников совсем мало тех, кого избрали сами горы. Без сомнения, К. Хокусай (1760–1849) и Н.К. Рерих (1874–1947) были избраны горами – Фудзи и Гималаями соответственно. Конечно же, изначально не горы к людям, а эти два человека пришли к горам, но связала их взаимная любовь. И в результате родились дети любви – великие творения. У Хокусая это две серии цветных и тоновых ксилографий «Тридцать шесть видов Фудзи» и «Сто видов Фудзи». У Рериха – свыше 500 картин, на которых изображены вершины Гималаев, ледники Каракорума, скалы и пещеры, горные реки и озера, монастыри и храмы, божества и святые. Именно через эти картины к обоим художникам пришла мировая слава, хотя Хокусай создал еще 30 тыс. первоклассных гравюр, картин и рисунков, а Рерих 7 тыс. полотен. Сыграв особую роль в судьбе обоих живописцев, Фудзи и Гималаи через них прославились еще больше и сами.
Что же привело Хокусая и Рериха к этим горам, помимо житейских надобностей и перипетий судьбы? Чем Фудзи и Гималаи заманили их, как «поймали»? И что художники искали в горах и, если судить по их картинам, нашли? Первое, что приходит на ум, – они оба были очарованы изменчивостью и в то же время постоянством горного мира, его чистотой и красотой. При этом Хокусай и Рерих отдавали себе отчет, что горы непостижимы, как боги. Оттого в картинах их нет житейски пошлых образов и сюжетов. Все они возвышенны, наполнены неуловимым присутствием Высшей силы, которая угадывается, просматривается в самом образе гор.
Хокусай, как поэт хокку, ловил мгновения Фудзи, но запечатлевал ее вечность. Воспринимая гору как живую, художник видел в ней основу бытия, но одновременно изображал соразмерно ей и простых людей, занятых повседневным трудом и нехитрым отдыхом. В его картинах всё сопоставимо и всё грандиозно. Хокусай как-то изрёк: «Если ты хочешь нарисовать птицу, ты должен стать птицей».
