вперёд, что выбило воздух из лёгких.
Зашипела Саяра:
– Что вы?..
Грохот.
Служанка толкнула так сильно, что на миг весь мир потемнел перед глазами.
Едва Маришка успела сморгнуть чёрную пелену, она успела увидеть торчащие из комнаты Варварины ноги – та упала. Хватка пропала с руки, но Ковальчик так и не успела ничего сделать. Потому что Анфиса толкнула их снова.
И теперь уже все трое, сбитые с толку девчонки, оказались внутри.
– Ох, Всевышние!
Маришка приземлилась прямо на Варварин локоть, и та застонала. Но этого почти никто и не услышал. Даже Маришка. Особенно она.
Потому что в то же мгновение комнатку разорвал ужасный, дикий, душераздирающий вопль. Оглушающе громкий, словно пушечный залп, оповещающий о приведённом в исполнение приговоре. Крик такой невероятной силы, будто одного его звука было довольно, чтобы висельники в петле качались сильнее.
Маришка резко вскинула голову.
И оцепенела.
Комната была не слишком большой и плохо освещена – лишь парой настенных керосинок. Пламя в них подёргивалось, танцевало неровно, отбрасывая блёклые, нечёткие тени на пол и стены. Их почти нельзя было разглядеть, до того вокруг темно.
И всё же недостаточно темно, чтобы не увидеть… всё это.
Стены качнулись у Маришки перед глазами.
«Всевышние…» – вот и всё, что успело пронестись у неё в голове. Прежде чем там раскинулась… пустошь.
Так уж вышло, что Саяра была самой смекалистой среди них всех. И ежели б Всевышние действительно были так справедливы, какими их рисуют писания, уж наверняка все люди на земле были бы как она. Голова Саяры работает чётко, словно часовой механизм; реакции быстрые, тело послушно мозгам.
Саяре потребовалась доля мгновения, чтоб всё осмыслить. Всего доля мгновения… которой так не хватило всем остальным. Она рванула в коридор прежде, чем Маришка успела сделать и вдох. Прежде, чем Варвара разинула рот для ещё более оглушительного вопля – тошнотворного, грудного, низкого – так девчонки не могут, не должны кричать. Саяриного ужаса было достаточно, чтобы от силы её толчка не устояла даже служанка. Анфиса влетела спиной в косяк.
А Саяра уже бросилась прочь.
– Останови её! – голос смотрителя донёсся до Маришки откуда-то издалека. – Останови её, тварь!
Где-то рядом снова заверещала Варвара. Но приютская слышала её голос словно из-под воды.
Маришка застыла на месте – так и осталась на четвереньках. Будто окаменела. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Она таращилась перед собой. Не моргала. Лишь таращилась.
На них.
Рвота подступила к горлу с неимоверной скоростью. Девчонку вывернуло с такой силой, что брызги разлетелись на пару аршин вперёд…
Захлебываясь, задыхаясь, Маришка зашлась кашлем. И каждый сиплый выдох, каждый хриплый вдох сопровождался выплеском всё новых и новых рвотных масс.
Чьи-то тела…
Чьи-то тела были беспорядочно разбросаны по полу. Будто тряпичные куклы. Будто дохлые мухи на подоконнике. Чьи?
Это были они.
Они, лупившие её всем скопом всего пару часов назад.
Они, смеявшиеся над ней.
Они, бок о бок прожившие с ней всю её жизнь.
Они, изрубленные.
Изуродованные.
Мёртвые.
Приютские. Сироты.
– Поднимайся! – пальцы вцепились в плечо, но она не понимала, чьи это были руки, не понимала, что им от неё было нужно.
Не понимала, где она.
– Вставай!
Её взгляд заскользил вдоль по комнате. Изрубленные тела не были чем-то друг от друга отдельным. Только единым пятном, буро-кремовым.
«Светлое – это кожа, – пронеслось у неё в голове. – Тёмное, красное – кровь».
Всё казалось единой массой, пока взгляд не выхватил одно тело. Особенное. Её.
Маришка не услыхала своего визга. Будто не с собственных губ он сорвался.
Пепельная, синюшная кожа. И так широко раскрыты глаза. Огромные, будто кукольные.
Маришкин желудок стиснуло новым, мучительным спазмом. Но больше её так и не вырвало.
Она не могла отвести взгляд. Смотрела, смотрела, смотрела.
Смотрела.
Такая красивая. Даже мёртвая – такая красивая. Похожа на ту полоумную девчонку с ярмарки. Стеклянные глаза – точь-в-точь такие, какими запомнились Маришке в день первой их встречи. Огромные, пустые.
– Назад!
Вокруг было множество звуков. Вопли, всхлипы, возня, рёв и топот. Но они были такие глухие. Такие далёкие. Маришка, казалось, была не в состоянии их замечать.
– Назад!
В самом углу тесной и тёмной комнаты… Подвала. В самому углу, куда почти не добирался свет керосинок… полулежала Настя. В отличие от остальной комнаты, от них, всех воспитанников их проклятого приюта, на её теле почти не было крови. Лишь несколько засохших пятен на нижних юбках, задранных высоко, некрасиво, обнаживши бёдра.
– В клетку, обе!
А вот шея была совсем чёрной.
– Я сказал в клетку!
Рёв Терентия послышался совсем близко. Громко. Маришкин безумный взгляд зашарил по комнате.
Она не понимала. Она ничего не понимала.
Прямо перед носом мелькнул яркий отблеск металла. А в следующий миг над нею раздался глухой, мокрый стук. Она вздёрнула голову.
Чей-то вопль почти вернул ей привычный слух. Из чьего-то плеча, словно из колоды для колки дров, торчал топор.
– В клетку, мразь! – Терентий сжимал древко топора. Топора, вонзившегося в толстое Серёжино, Серого, плечо, что неподвижно лежал на полу.
«Клетка… Клетка… Какая клетка… Клетка… Где-клетка-где-где-клетка?»
Казалось сейчас необычайно важным… найти клетку. Да-да…
Маришка поползла в сторону. Завертела головой.
И снова встретилась взглядом с пустыми глазами Насти. И вздрогнула.
«Куда… Куда мне… Скажи-куда-мне-скажи?» – мысленно спросила она у неё. Будто подружка могла знать. Подружка всегда всё знала…
Но пустые Настины глаза лишь наблюдали. Просто таращились, подружка не желала отчего-то помогать.
«ГДЕ КЛЕТКА?!»
Наконец…
«Да… нет… где… вот она!..»
Маришка увидела решётку.
«Да…да… нашла… да!»
Варвара уже вцепилась в тёмные прутья с другой стороны. Варвара сидела в клетке, словно ярмарочная медведица. Лицо перекошено в безумной гримасе. Она вся тряслась, рыдая.
Маришка тупо уставилась на неё. И по шее пробежал холодок.
Варвара не была на себя похожа. Она была не Варварой… она была упырицей, чудищем, серолицей тенью себя. Маришка обернулась – не ошиблась ли она, нужно ли было действительно залезать в клетку?
Позади Терентий замахнулся для нового удара. Маришка кинулась в клетку и захлопнула за собою створку. Отползла к стене.
«Клетка защитит? Спасёт меня?»
Глухой мокрый удар. И больше никаких звуков.
Маришка вцепилась в решётку. Таращилась сквозь неё в комнату. И не видела ничего.
«Мама… – почему-то завертелось в голове. – Я хочу к маме. Мама». Она уже давно не звала маму. Никто из них не звал. Никаких мам никогда у них не было, они давно это усвоили, так почему же сейчас Ковальчик так сильно хотела, чтобы…
Перед глазами всё плыло и качалось. Плыло
