воду в желудок и лёгкие и тащиться обратно.
В это время "изжаренный", чья кожа на нижней части тела уже обуглилась, зашевелился.
— Арте… мида…
Зрачки Регины расширились.
— Морис? Это ты?
Она рискнула приблизиться к полузатушенному костру и взглянула в лицо тому, кто раньше был её игрушкой.
Морис, измученный, усохший, потерявший сначала себя, а затем и человеческий облик, живший за счёт только слепой преданности Артемиды, наконец увидел её — ту, кто заставила его забыть и мать, и брата, и родину, и всё его прошлое, и ненависть к Альбиону, и любовь к людям. Отказаться от Бесник, от Марты, от Келда. Забыть решительно всё ради неё.
И вот она здесь… Рядом… Приползла за ним…
Морис слабо улыбнулся. Артемида широко оскалилась в ответ.
— Это ты! Какой же долгоживущий!
— Да-а… — протянул Морис, но тут его голова опустилась.
Артемида перестала улыбаться.
— Морис? Морис! Ответь мне, своей архесе! Ответь мне, моя рыбка!
Морис не отвечал.
Спустя минут десять русалки всё-таки вытащили его из костра, но, когда попытались потушить огонь на теле, от сушехода отвалились его ноги.
— О нет! — завизжали стрелки. — Он распался!
Артемида обхватила его за голову. На лице, повторяющем линии черепа, с содранной кожей, с проплешинами, поражённым каким-то отвратительным грибком, с выпавшими и выбитыми зубами, а теперь ещё и обгоревшем, застыло… счастье.
"Он умер", — догадалась она, снова улыбнулась и поцеловала это мёртвое, полуразложившееся заживо лицо, несмотря на отвратительный запах. Затем завела одну руку за пояс и вынула Поцелуй Иуды — знаменитый клинок Анасисов, именуемый также "кусем".
Вскоре голова Мориса была отделена от бренного тела, что по её вине столько мучалось. Артемида довольно прижала к себе трофей.
— Мой Морис, — проговорила она. — Навсегда.
Русалки, в особенности антресы, смотрели на свою Регину с благоговением и страшно завидовали отрубленной голове.
* * *
Кристина ненавидела себя в эту минуту. Ей и так чуть не стало плохо, когда она поняла, что у Шестёрки оторвана левая кисть и часть предплечья. Ламарк кое-как наложил жгут и забинтовал. Ему тоже было плохо: в игле, что вонзилась в его ногу, был какой-то яд, из-за которого у канонира поднялась температура.
— Карамба! — воскнул Гектор, отчего сразу же сжался от боли.
"Сломаны рёбра, да и в лёгких осело много пыли", — машинально отметил Ламарк.
— Я должен спасти Джулию, — уже тише добавил Шестёрка, тем не менее пытаясь вернуть себе привычную ухмылку. — Она ж вспыльчивая, корабль от её гнева сам взорвётся..
— Слышь, бушприт косоглазый, ты даже дышать не можешь нормально! — осадил его Фил.
Хэм сочувствующе глядела на обоих. Кристина вытирала воспалённые влажные глаза. Остальные выглядели побитыми и печальными.
Гектор подавил желание заплакать, чтобы промыть очи и хоть как-то снять адскую боль.
— Я обещал Йореку и вообще всем, выеби меня чёрт. На шлюпке долго, эти сучки криворукие не догребут, я вброд доберусь. — Он посмотрел на дочь губернатора, теперь уже сироту. — Есть заряжённый пистолет, или при тебе только твои сисечки?
Кристина поджала губы.
— Я тебе дам, пойдем со мной к лагерю, он по пути. — Она помогла Гектору вылезти из шлюпки.
"Пойдём" было сказано чисто символически: они понеслись как угорелые, сбивая ноги, превозмогая боль и усталость. Притом что Шестёрка иногда останавливался и плевал кровью.
"Не добежит", — каждый раз думала Кристина, оборачиваясь. "Сняла бы это мокрющее платье, в белье бежать быстрее, и мне приятнее будет", — размышлял Гектор, мотая почерневшими, пропитавшимися водой и кровью дредами.
На месте стычки с иберийцами оставались на дежурстве только два раненых матроса, которым, в общем-то, было всё равно, что происходит. Тем более что их корабль, заметив русалок, поспешил отплыть в открытое море.
Кристина быстро зарядила однорукому и пока не способному на такие фокусы Шестёрке два пистолета и ещё раз уточнила, где должна взорваться "Вега". Спустя минуту Гектор уже исчез из виду.
"Не добежит", — вновь подумала Кристина.
Чувство долга перед семьёй заставило её пойти проверить, как там погибшие отец и брат. Но, когда она одёрнула парусину, которой прикрыли убитых, из её груди вырвался вскрик: губернатор был, а Жюльена не было.
К воде по мокрому песку вёл след, точно кто-то тащил тело.
Её не было всего несколько минут…
— Эй, вы, ублюдки! — накинулась она на матросов. — Вы, блядь, не видели, что кто-то взял и утащил тело?!
Один из иберийцев посмотрел на неё единственным глазом.
— Мы выдели, сеньора. Просто это была русалка.
Кристина тряслась сама не зная от чего: то ли от гнева, то ли от страха.
— Что за русалка?
Одноглазый пожал плечами.
— С хвостом.
— Пиздец, да они все с хвостом! — зарычала девушка
— На голове хвост, — уточнил другой матрос. — Гладкий, как у бобра.
— Не, — помотал головой одноглазый. — У бобра другой хвост. А я слышал, что зверь есть такой, выхухоль. Вот как у неё хвост, так и у русалки на голове был хвост.
Кристина устало вздохнула.
— Полезная информация. Merci, что уж сказать…
— Не за что, сеньора, — не понял сарказма одноглазый. — Да поможет вам господь смириться с вашей утратой.
— Пошёл нахуй, — бросила ему Кристина и побрела вдоль берега, высматривая на камнях у воды и под водой клочки одежды и следы крови.
Вскоре она обнаружила, что тело вытащили из воды и потащили по песку в заросли.
В сыром полумраке кто-то что-то рубил ножом, и это что-то было мягким, но упругим. Пахло кровью и солью.
Кристина побоялась идти дальше безоружной, а потому попыталась высмотреть со своего расстояния, кто же там сидит.
— Э-эй… — осторожно позвала она спустя несколько минут, в течение которых звук продолжался.
Кто-то в зарослях ощутимо вздрогнул и начал рубить быстрее. Раздался отвратительный чпокающий звук, как будто кто-то рвал сырую куриную тушу, вынимая из сустава голень.
Пару мгновений спустя на Кристину прыгнули.
Мир погрузился во тьму.
* * *
Бесник ошиблась на пару секунд.
Порох взорвался раньше, и она не успела прыгнуть в воду и погрузиться на дно, вместо этого её выбросило.
Вода со спиртом обожгла лёгкие, но это и в сравнение не шло с тысячеиглой болью, поразившей правый бок, низ живота, плечо, щёку…
Тьма, свет, холод, жар — всё смешалось, и всё было смерть. Кажется, что ноги и вовсе не шевелились, поэтому девушка отчаянно дрыгала руками, пока не ободрала кожу о попавшие под пальцы камни.
Это было дно.
Оставалось только, щупая его, слепо двигаться в неизвестное направление, не зная зачем, не понимая почему. На каких-то забытых рефлексах, которые до последнего не давали просто умереть.
Скалы были
