т. е. проведения оборонительных и наступательных мероприятий при наличии эшелонированной обороны и стабилизировавшегося фронта и противников.
Задолго до мировой войны военные теоретики говорили о «примате» (т. е. приоритете) обороны перед наступлением. Так, К. Клаузевиц писал, что оборона – более сильный вид войны, но ее цель – отрицательная, в то время как наступление – более слабый вид войны, но с положительной целью.
Уже к началу Первой мировой войны военная история знала много примеров, когда противоборствующие стороны, не решившие целей и задач вооруженного противостояния в ходе маневренных боевых действий, переходили к позиционному противостоянию. Но данная форма боевых действий рассматривалась как временная – восстановив потери в людях и боеприпасах, отдохнув, противники возвращались к полевой войне.
Соответственно, необходимость перехода к войне позиционной рассматривалась как эпизодическое явление, способствующее достижению тех или иных тактических целей. Именно таковыми являлись борьба за Плевну в 1877–1878 гг., 3-месячная позиционная война на Мукденских позициях в 1904–1905 гг., противостояние турок и болгар на Чаталдже в 1912 г.
Позиционные формы, проявившиеся в Русско-японской войне, были наиболее показательными, но до начала Первой мировой войны никто не мог даже представить, что большая часть вооруженного противостояния на Французском фронте (ноябрь 1914—ноябрь 1918 гг.) пройдет именно в форме позиционной войны.
Видный отечественный военный теоретик А. А. Незнамов еще до войны исследовал проблематику установления сплошной линии фронта. Он отмечал, что она может быть востребована вследствие громадной численности современных армий, особенно, на германо-французской границе – высокая плотность войск потребует необходимости фронтальных действий: «первое столкновение неизбежно становится чисто фронтальным». Таким образом, он предсказал установление позиционной войны именно на Французском фронте, вследствие своей малой протяженности наиболее сильно насыщенного войсками и техникой равноценных противников.
Выдающийся теоретик и практик отечественного военного строительства М. В. Фрунзе так охарактеризовал причины возникновения в Первой мировой войне позиционных форм борьбы: «Позиционность создалась на почве бессилия столкнувшихся друг с другом сторон найти решение прямым массовым ударом. С другой стороны, объективные условия в лице ограниченной территории и богатейшей техники позволяли каждой стороне, отказавшись от скорого решения, перейти к обороне на неподвижных позициях. Результатом этих двух моментов и была позиционная тактика с характеризующей ее неподвижностью и устойчивостью линий фронта»[170].
Выравнивание тактических возможностей оборонительных и наступательных форм боя явилось важнейшей предпосылкой установления позиционного тупика. Огневые средства наступающего в сочетании с его малой оперативной подвижностью оказались не в состоянии в оптимальные сроки осуществить взлом тактической обороны обороняющегося и вывести атакующие части и соединения на оперативный простор. Все крупнейшие европейские армии желали решить судьбы войны в ходе кратковременных маневренных стратегических операций. Уже с первых же дней войны обнаружился кризис тактических приемов наступательного боя. Особенно ярко это проявилось в германской армии. Наступающая в 1914 г. в Восточной Пруссии и Польше шеренгами или густыми цепями германская пехота, будучи не в состоянии преодолеть огонь русской пехоты и артиллерии, понесла огромные потери. Тяжелые уроки поражений под Гумбинненом, у Радома и под Варшавой заставили немцев рассредоточить боевые порядки своей наступающей пехоты. Но и последние, хотя и несли меньшие потери, своими собственными силами оказались не в состоянии подготовить атаку против окопавшейся русской пехоты. Возникла необходимость в организации артиллерийской подготовки пехотной атаки. Раньше других это поняло русское командование. Начальники дивизий стали подчинять 1–2 батареи командирам пехотных полков. Роль артиллерии возросла. Теперь артиллерия не только прикрывала развертывание полка в боевой порядок и поддерживала его во время наступления, но и готовила атаку. Атаке пехоты стала предшествовать артиллерийская подготовка.
Возникла необходимость предварительного сосредоточения артиллерии к участку атаки противника, занявшего полевую оборону. Соответственно, возросшая мощь огня наступающих вызвала увеличение глубины обороны. Для взлома более глубокой обороны наступающие начали строить более глубокий боевой порядок. Но обороняющиеся укрывались от артиллерийского огня в убежищах – и имевшейся гаубичной и тяжелой артиллерии оказалось недостаточно для подготовки пехотной атаки. Оборона стала трудно преодолимой. Позиционный фронт выглядел следующим образом: 500–800 метров «ничьей земли» и по обе стороны ее – сети проволочных заграждений, позади которых находился целый лабиринт окопов, траншей, ходов сообщений с различными подземными убежищами, блиндажами, бетонированными покрытиями.
С установлением осенью 1915 г. на Восточноевропейском ТВД сплошных фронтов обход их с флангов стал невозможен. Классическая тактика обходов и охватов должна была уступить свое место фронтальному удару, лобовому удару по противнику. Таким образом, для наступления осталась одна возможность – прорыв позиционного фронта противника с целью завоевания свободы маневра. Но чтобы прорвать неприятельский фронт, необходимо иметь в месте прорыва решающее превосходство сил. А такого превосходства не сумела создать ни одна из воюющих сторон. И это бессилие породило устойчивость линии фронта. Имевшееся вооружение предоставляло больше преимуществ обороняющемуся, чем наступающему.
Пулеметы предоставили обороняющемуся возможность упорно сопротивляться и без помощи артиллерии. Пехота получила тяжелое оружие, в т. ч. траншейную артиллерию. Это лишало ее подвижности, но в условиях позиционной войны это было неважно. Стремление придать наступающему ударный импульс привело к концентрации артиллерийской массы – но это встречало противодействие в виде такого же массирования артиллерии обороняющимся.
Такова видимая причинно-следственная цепочка, приведшая стороны к позиционному противостоянию.
Дискуссия о причинах возникновения позиционного фронта, его сущности и способах преодоления занимает важное место в историографии Первой мировой войны.
Советский военный историк Н. Капустин видел следующие причины возникновения позиционного противостояния: «1. Миллионные армии, в частности их развертывание на театре военных действий недостаточного для них простора, что обусловливало значительную тактическую насыщенность стратегических фронтов; 2. Неправильное определение характера самой войны и, как следствие, неподготовленность тыловых возможностей к оперативным напряжениям современных массовых армий; 3. Падение наступательного импульса, потеря воли к победе у одних (верхи) – как результат не достижения поставленных целей, у других (массы, низы) – как следствие отсутствия прогрессивного содержания в самой войне (Россия, Германия, Австро-Венгрия, Болгария). Конечно, там (Англия, Франция), где правящий класс сумел сделать самые задачи войны субъективными целями армии, там можно было подвинуть массы на длительное напряжение»[171].
Советский военный историк А. Вольпе считал, что главной причиной позиционности стало несоответствие между пространствами театров военных действий и войсковыми массами, оперирующими на этих театрах. Он писал: «В отношении позиционности и маневренности пространство и массы создают ряд обратных пропорций. Чем больше сил и меньше пространства, тем больше вероятности, что вооруженный фронт примет стабилизованный характер. И наоборот, чем больше пространства и меньше сил, тем более маневренный характер обычно принимают операции»[172]. Именно с этим обстоятельством он связывал тот факт, что позиционный фронт на востоке возник позже, чем на западе.
Британский военный теоретик Б. Лиддел-Гарт факт установления позиционного фронта связывал с насыщением обороны пулеметами. Важное значение придавалось появлению траншей и проволочных заграждений. Но советский военный деятель и историк М.
