голову, но и корпус повернулся, Сергей свалился на дорогу, сразу же создалось ощущение, будто он разучился контролировать своё тело. Глаза сонно пялились в сторону многоэтажки. На ступенях её подъезда сидела фигура в облачении римского консула. Краски электрического света очень непривычно выгравировали плямы на багряном лице. Внезапно, фигура поднялась и подалась вперёд. Сергей инстинктивно попятился назад, но левая рука предательски прилипла к кладке.
— К чему пришёл, ты? Чего достигнешь после? Определился наконец? Прекрасное было у тебя поле, и почва что надо, но что же ты с ним сделал? Ты даже сорной траве не дал там прорасти. Каково теперь тебе? Ради чего ты отказался от незримого кукловода?
— Свобода… — прорипел некоторое время спустя Колязин.
Асмодей возвышался над ним и в потухшем беззвёздном небе на фоне его рогов мерещилось что-то наподобие лица. Пурпурный плащ был перекинут через плечо, белые одеяния доставали едва не до поверхности кладки.
— Свобода, говоришь. Свобода… На что же сдалась тебе эта свобода? Ты свободен, нравится тебе твоя свобода?
Тот ничего не ответил, он не в состоянии был сейчас соображать и впадать в дискуссии. Жалко пыхтел и преобразовывал кислород в углекислый газ.
— Теперь свободен ты, такая ли эта свобода, какую ты хотел?
— Зачем…
— Зачем что?
— Зачем ты приходишь за мной? — выдавливал из себя Сергей будто под пыткой, он был удручён и напуган.
Он приподнял голову, но смотреть на Асмодея было страшно.
— Это всего лишь попытка помочь заблудшей душе.
— У меня едет крыша. Из-за этих посещений.
— Да не станет это откровением, что ты бы сходил с ума и без моих визитов. У тебя осталось мало времени, человек. Очень мало времени, но я всё же постараюсь не дать тебе совсем утонуть.
Рот не открывался, скулы не двигались. Сделалось очень дурно, изнутри разъедала противная желчь. Казалось, что ещё мгновение, и демон сделает с ним что-нибудь ужасное. Послышалось странное жужжание, оно нарастало всё увереннее и отчётливее, это был невнятный детский хор и мерзкий клокочущий шум. Стоны, крики, стенания остервенело лопали барабанные перепонки, причём не громкостью, а качеством звука. Стало невыносимо, но уши, к сожалению, отключить он не смог. Удивляла и некая связность этих отвратительных голосов, они составляли собой некую систему, единое целое. Так, наверное, и звучит симфония ада.
— Слышишь их? — вмешался бас в этот неприятный гул. — Агнцы ещё не начали блеять, а ты уже просишь, чтобы они замолчали. Они как птицы в терновнике, чем больше страдают, тем лучше поют. Закономерности не случайны, не случаен и случай. Ты так боялся потерять себя в этой общемировой постановке, что чуть не свалился со сцены. Твоё возмездие природе сущего никто не оценит, даже ты сам стыдишься этого. Ненависть — ты одержим ею. Ты ненавидишь мироздание, законы, свет, тьму, людей, общество и себя. Больше иного ты возненавидел себя, это попытки совести воззвать к чему-то большему, но они глухо бьются об несовершенство породителя своих бед. Виновны все и виноватых нет.
Если бы рот у Колязина и развязался, то он ничего не смог бы ответить на эту демагогию. Оно напоминало сказки Льюиса Кэролла, где абсурд — это естественный закон, и нет ничего более неоспоримого, чем власть абсурда над действительностью. От оголтелых песнопений и адских стонов он начал биться головой об кладку, но он словно проходил её насквозь и никакой боли не чувствовал.
— Всё, быть может, чья-то выдумка. Меня, может, и не существует, а моими устами говорит воспалённый лихорадкой разум. Твоя философия действительно ужасна и на спасение не приходится рассчитывать. Если я опровергну твою правду, то мои доводы не будут иметь под собой веских разоблачительных истин, а если подтвержу, то ты только пуще прежнего возненавидишь бытиё. Тебе кажется, что ты лишь набор неделимых частиц, действующих по мирозданческим аксиомам, но от тебя зависит существование этого мира, хочешь ты того или нет.
Сергей чудесным образом сумел поднять голову, в свете яркого фонаря лицо Асмодея стояло чёрным пятном, увенчаным витиеватыми рогами, несмотря на сочащуюся изнутри желчь и невыносимую песню ада, он вскричал:
— Миру наплевать на меня! Я не хотел рождаться и терпеть все эти страдания!
— Так и готов ли ты разрушить весь мир вместе с собой?
— Ничего не будет, я рассыплюсь на уголь и воду!
Асмодей поднял когтистую руку и в лучах электрического света сделал какой-то щелчок пальцами, истошная симфония стала тише, вопли слились во что-то жуткое, но монотонное.
— Нет, не рассыплешься. Ничего нет без веры. Ничто не существует без тебя. Пускай ты не веруешь в высшую силу, в богов, в чертей и Сатану. Да их и нет в такой трактовке, которую вам проповедуют. Если в них не верят, значит их и нет. Если никто не знает про крошки, из которых состоит мир, значит нет и науки о них. Если не станет тебя, то и мира, тоже, не будет. И сколько бы ты не говорил, что это не так, у тебя нет доказательств, которые бы это опровергли. До твоего рождения мира не было. Он был создан только для тебя.
— Всё будет как и прежде! Я разложусь как сознание и ничего с миром не случится!
— Ты делаешь такие выводы только из аналогий похожих на тебя людей, но все они специально созданы для тебя, будь то богом или просто существующими условиями. Они говорят тебе, что от тебя ничего не зависит, создали иллюзию твоей незначимости, но сами только и существуют что для тебя. Ты умрёшь, умрёт и мир. Не станет этих красок, жизни не будет. Меня не существует без Преисподнией, Преисподнией не существует без Сатаны, Сатаны не было бы без Бога, а его не было бы без людей, которые в него верят, а людей, всех их начинаний и свершений, не будет единственно оттого, что не будет тебя. Ты закроешь глаза — и мир исчезнет, погрузившись во тьму, ты не станешь слышать — и мир замолкнет, обретя вечную тишину, ты потеряешь чувства — и мир станет тьмой. Он сузиться и перестанет существовать, ибо не для кого. Тебе подарили этот мир, и ты в праве отказаться от подарка. Уйдя в забвение вместе с этой огромной продуманной до определённости системой. Рухнет небо, вздыбиться земля, в одночасье всего этого не станет. Подумай последний раз, перед тем, как стать виновником гибели всего сущего. Этот выбор выше твоих гормонов и решать, быть ему или нет, тоже придётся тебе.
Гул усилился и снова
