Книга Путинбург - Дмитрий Запольский

однокурсника, прозябавшего в Дрездене в должности директора советского центра. Мол, смотри, хороший парень, сидит в ГДР, все идет к тому, что Берлинская стена вот-вот рухнет, Горбачев сдаст восточных немцев, КГБ оттуда погонят поганой метлой. Давай приобщим паренька к серьезному делу — я ручаюсь!

Трабер к тому времени сменил пивняк на антикварный бизнес, уже стало возможным раскрыться. Время было уже неспокойное: промышленность катилась в тартарары, перспектив особо не было, законы не соответствовали реальности, особенно экономической, перестройка набирала обороты, и все, кто мог, срочно придумывали способы заработать. Обычные жулики из криминальных элементов превращались в коммерсантов, предпринимателей и промышленников. Кооперативы возникали везде, где был спрос на товары и услуги. Ну если не кооперативы, то комсомольские предприятия, научно-технические центры молодежи или просто бригадные коллективы. Происходила приватизация: одним росчерком пера председателя исполкома можно было «принять на баланс» что угодно: хоть дом, хоть целую улицу, хоть завод железобетонных конструкций. Наступали девяностые — ревущие, неизбежные, роковые годы. Тот, кто был способен думать, предвосхищал ближайшее будущее.

Об истинной роли заместителя Собчака знали немногие. Большинство полагало, что Владимир Владимирович приставлен к Анатолию Александровичу Конторой как смотрящий от силовиков, что он его бывший студент и помощник по внешним связям. Но я, имевший обширные связи в Конторе, знал: Путина там многие ненавидят, считают предателем, если не изменником. Рассказывают, что, когда в начале смольнинской карьеры Собчак впервые приехал на Литейный, 4 и в актовом зале Большого дома прозвучала команда «Товарищи офицеры!», сотрудники, не сговариваясь, остались сидеть в креслах. Это была демонстрация. Но если Анатолий Александрович был заведомо не совсем свой, хотя и власть, то Путин был иудой — поначалу кое-кто из офицеров даже обрадовался: мол, наш парень, хоть и мелочь, майор, а глядишь, вылез наверх. Но через полгода, поняв его настоящую роль, его стали презирать все, кто собирался служить дальше. Особенно после кадровой перетряски, когда начальником УФСБ стал следователь Черкесов, занимавшийся в брежневские годы диссидентами. Чтобы дела клепать, ума ведь много не надо. Все принесут оперативники, все задокументируют. Главное — нюх. Ведь если возбудили дело, надо сажать. А в этом случае всегда шум. И до самого верха, до первых лиц. Нюх у Черкесова был отличный, но немного своеобразный. Он был идейным чекистом. Чувствовал себя рыцарем. Неважно, за какого короля идти в поход, неважно, кто враг. Главное — враг короля.

У чекистов своя корпорация. Орден. И Путин в этот тайный орден не входил. Все понимали, что Путин — мелкий неудачливый резидент в ГДР, подведенный к Собчаку не только со стороны Конторы, но и через другие механизмы. Я даже знал, через какие. Шила-то в мешке не утаишь. В конце горбачевского правления всем правили деньги. И преимущественно воровские — бандитских было маловато для того, чтобы решать вопросы. Но потом все поменялось. Законники не прошли, им противопоставились молодые удалые пацаны, не жившие по воровскому закону, а создавшие свои понятия, свой кодекс, где можно было не накалывать купола[494] и звезды, где не впадлу[495] было пить с мусорами и вообще всё не впадлу, кроме денег, власти и собственности.

Еще в СССР действовала модель преступности и общаки. Специалисты-аналитики рассказывают, что преступные сообщества организовываются вовсе не вокруг лидеров и не по месту нахождения, даже не обязательно привязаны к конкретной территории. Начиная с давних времен группы преступников формируются вокруг общей кассы, куда отчисляются определенные проценты от их добычи. Например, в романе Диккенса «Дэвид Копперфильд» уже есть описание такого общака — центра, куда юные карманники приносили свою добычу. Над общаком есть смотрящие — те, кому доверяют участники группы. Это может быть самый авторитетный вор, имеющий большие связи, а может быть несколько авторитетов, обучающих преступному ремеслу новичков. Все зависит от ситуации. Главное, что надо понимать: смотрящие — вовсе не хозяева наворованного, они не могут тратить ценности по своему усмотрению.

Общак — это общая касса, которая расходуется в интересах «акционеров». Преступное ремесло предусматривает «текучку кадров»: воры попадаются полиции, садятся в тюрьму, гибнут во время перестрелок и погонь, конфликтов, просто не могут сохранить свою жизнь и здоровье в связи с психопатическими чертами личности. В коррумпированном обществе часть общака тратится на подкуп полицейских и судей, чиновников или приближенных к власти. В любой стране общаки расходуются на грев, то есть на поддержание участников, сидящих в тюрьме, — на еду, оплату защитников, подкуп надзирателей.

В СССР сложилась особая каста смотрящих — воры в законе. То есть те преступники, которых короновали: через специальную коллективную процедуру «наделения короной» признали членами высшей касты преступного сообщества, признали равными другим коронованным. Одним из условий было точное соблюдение воровского закона. Кандидат на этот статус был обязан доказать свой «профессионализм»: не заниматься ничем, кроме воровства, не иметь семьи и имущества, кроме того, которое необходимо для личной безопасности и независимости, и иметь условия для хранения самого общака. Естественно, этот человек должен быть засиженным — доказать своей биографией устойчивость и твердость характера, выдержку, способность переносить тюремный быт и сохранять здравый ум и, как ни парадоксально, снисходительность к чужим слабостям. В сущности, это требование ко всем руководителям в экстремальных профессиях.

Воры в законе не имели права сотрудничать с правоохранительными органами, чем разведчики в свое время и воспользовались. Когда ГРУ их вербовало, это не было нарушением воровского закона — разведуправление Генштаба не является правоохранительным органом, это как бы армия, защита государства от внешних врагов, оборона. Хотя, конечно, тайно сотрудничали воры и с НКВД, и с МГБ, и тем более с КГБ. Но это было опасно для них — прямое нарушение воровского закона предусматривало смерть. Для правоохранителей эта система была идеальна: она позволяла держать преступный мир полностью под контролем и практически управлять им.

В конце восьмидесятых годов ХХ века у воров, выстроивших преступный мир СССР, появились конкуренты — молодая поросль, не признававшая воровской закон. Как самолеты в свое время победили дирижабли, а мелкие крысоподобные зверьки, по утверждениям палеобиологов, погубили динозавров, — так бандиты стали теснить воров. И появилось это явление в самом несистемном регионе страны — в Ленинграде. По сути дела, Северная столица России, окно в Европу, была построена именно для этого: привнести в страну иные порядки управления. Не купеческие, а «регулярные». Коррупционный имперский город унаследовал традиции первого губернатора Меншикова, умудрившегося на средства «госзаказа», то есть царской казны, вместо задуманных Петром каналов построить себе дворец. И в дальнейшем именно питерские всегда отличались фрондой и неповиновением, как бы ощущая