такие же подвалы отправлены и десятки десятков тяжелых и круглых, как мельничные жернова, сырных голов. Да разве только это? Сколько было собрано и приготовлено ещё припасов, всевозможных мирных и военных орудий, снаряжения, утвари и прочего добра? Невероятное множество! И всё скрупулёзно подсчитано и записано в учётные ведомости и гроссбухи. А сколько было потрачено на это людских трудов, волнений, переживаний, страданий, пота, крови и даже жизней? Их-то обычно никогда никто не считал. Посему после всех праведных трудов минувшего сезона каждый житель Женевы и окрестностей, будь то крестьянин, ремесленник, солдат или лавочник считали себя вправе отдохнуть, как того душа пожелает. Потому, едва заслышав разухабистые речёвки зазывал, весь честной народ повалил на площадь. А там уже вовсю шли приготовления к действу и в этом бурлящем и беспорядочном на первый взгляд движении каждый участник следовал своей выбранной роли. Гости – лицедеи, акробаты, жонглеры и мимы живо и согласно готовили своё представление. Они, подбадривая себя и веселя публику скабрёзными шутками, выстраивали из своих повозок подмостки, разворачивали и громоздили всевозможные декорации, броские и вульгарные. Пёстрыми занавесями выгораживались кулисы, чтобы укрыть от любопытных взглядов готовящиеся таинства. Прибывающие на площадь горожане при этом тоже не бездельничали. По цеховому или иному, кто как пожелал, правилу они живо разбились на компании, каждая из которых принялась обустраивать свой уголок. Так уж повелось, что после театрального представления тут же, на площади, обычно учинялось всеобщее гуляние. Безудержный пир с бочками пива, горами яств, песнями, плясками и всем прочим, что полагается. Поэтому сейчас в предвкушении действ и наслаждений мужчины живенько взялись притащить столы, стулья и посуду, прикатить огромные бочки и бочонки поменьше. Женщинам досталось накрыть столы закусками. Детишки как всегда бегали вокруг и сновали везде где можно и нельзя, помогая и мешая взрослым. Всё, чем хотелось побаловать сегодня брюхо, покупалось вскладчину или приносилось из дома. В кои то веки хлопоты были приятными и дело находилась для каждого. Надо ли говорить, что гвалт при этом стоял невообразимый. Крики, ругань, визг и хохот слились в один беспрестанный, оглушающий гул. Вся площадь представлялась сейчас одним гигантским клокочущим водоворотом, жадно вбирающим в себя с улиц людские потоки и перемешивающим их в одну пёструю и радостную в своём беспокойстве массу.
Кальвин долго смотрел на неё из окна своего кабинета. Как всегда, задумчивый, строгий и одинокий. Хотелось ли ему оказаться сейчас там среди людей, чтобы разделить с ними радость и веселье? Раствориться в гогочущей толпе, потолкаться среди горожан, чтобы вместе подивиться ловкости акробатов, посмеяться над разыгрываемом лицедеями представлении? Поднять кружку пенного, закусить вкуснейшим сыром? Послушать бородатые байки, из года в год одни и те же, но рассказываемые каждый раз по-новому, как будто впервые? Почувствовать себя хоть на йоту не мэтром Кальвином, духовным отцом Женевы и окрестных земель, стражем веры и морали, а обычным городским обывателем мсье Жаном?
«Пожалуй, наверное стоит … Но нет! Ибо всё это не имеет смысла. Люди, люди, как же вы недалеки и примитивны в своих потребностях. Набить брюхо, одурманиться вином, покричать … К чему? Ублажить греховные потребности тела? Когда же вы поймёте, что, ублажая тело сверх всякой меры, с каждым разом всё больше и больше, вы угнетаете дух свой. А угнетённый дух в свой час никак не в состоянии будет расслышать гласа Божьего, как и не осенит тёмную душу Божья милость. Кто бы что не говорил, а догмат о предопределении верен. Все его подтверждения – вот они, горланят под окнами. И ни в одном сейчас нет ни страха, ни веры. Одни лишь страсти».
Кальвин вернулся за свой стол. Нужно был закончить начатые дела. Письма из Лозанны и Невшателя от тамошних настоятелей Пьера Вире и Фареля требовали скорейшего ответа. Однако шум, доносившийся с площади, отвлекал и никак не давал сосредоточиться. Действо, происходившее за окнами кабинета, крикливое и назойливое дразнило своей глупостью и безнаказанностью. И победить его сегодня было никак нельзя.
Кальвин позвонил в свой колокольчик, вызывая секретаря.
– Слушаю вас, мэтр!
– Вот что, дорогой Люсьен, подготовьте экипаж, мне нужно выехать.
– Экипаж как всегда готов и ждёт. Куда изволите ехать? Мне сопровождать вас?
– Куда? К мсье Жозефу. Думаю, в его замке сейчас не так шумно. Здесь же работать совершенно невозможно. А вы, пожалуй, останьтесь. Уверен, вам доносящийся шум не так досаден, как мне. Если с темнотой я не вернусь, то поступайте как вам будет угодно.
Однако выбраться из центра города в карете даже в сопровождении верховой стражи оказалось делом нелёгким. Узкие улицы были запружены толпами людей и никто из них не спешил подбирать животы и вжиматься в стены, чтобы уступить дорогу. Каждый встречный считал своим долгом сперва выяснить конечную цель движения экипажа (фраза «Куда прёшь, чурбан неотёсанный?» здесь оказалась верхом благовоспитанности), потом, в весьма вольной и доходчивой манере (увы, уже без всяких намёков на приличия), разъяснял своё отношение к ситуации. Однако разглядев в отблесках солдатских шлемов вензель «К» на карете, все мгновенно замолкали и, пряча глаза, поскорее старались раствориться в уличной серости.
Наконец карета с Кальвином, вырвавшись из объятий города, въехала в ворота тюремного замка и подкатила к крыльцу резиденции начальника. Выбравшись из кареты, Кальвин осмотрелся. Сейчас при свете уходящего дня всё казалось вовсе не таким, как в прошлый его визит. Внутренний двор выглядел вовсе не угрюмым, а вполне мирным и безмятежным. По всему пространству двора понуро слонялись кучками и по одному арестанты, как видно выпущенные из камер на обязательную вечернюю прогулку. За всей этой братией приглядывали несколько вооружённых солдат. Караул у ворот и на башнях также был начеку. Солдаты же, свободные от наряда, отложив оружие, расположились перед казармой и развлекали себя шутками и анекдотами. Среди солдат Кальвин заметил и мсье Жозефа, начальника тюрьмы. Тот, увидав въехавшую в замок карету с известным всей Женеве вензелем, сообразил, кто к нему пожаловал и теперь со всех ног бежал встречать нежданного гостя.
– Рад приветствовать вас, дорогой мэтр! Чем могу быть полезен? Меня не предупредили о вашем визите. Что-то случилось?
– Не волнуйтесь, дорогой Жозеф! Я всего лишь совершал прогулку и решил заглянуть ненадолго к вам.
– Тогда прошу вас, мэтр, в мой кабинет. Кстати, уже подходит время ужина. Надеюсь, вы не откажете составить мне в этом компанию?
– Если бы, мэтр Жозеф, мне хотелось посидеть в кабинете, я остался бы в своём. И потом мне казалось, что ужин в вашем замке подают несколько позже. Знаете
