ко Всевышнему. По воле Его в ответ человек получает любовь в виде помощи и утешения. Из этого, с позволения сказать, дуумвирата и зарождается изначальная вера человека в Бога. С каждой мольбой и с каждым на неё ответом Его вера эта укрепляется неимоверно. Как видишь, всё просто. Правда, у всего этого есть и другая сторона. Так может случиться, что в ответ на свои мольбы человек не получит желаемого. Что поделаешь, всяко бывает. Ты скажешь, что на всё воля Божья. Человек же, обманувшийся в ожиданиях, не постигший Божьей благости ни душой, ни телом, ни за что в Него не поверит. Душа его останется без веры. И никакие проповеди и слова о милости Божией не дадут этой веры человеку. Знаю, не вписывается такая концепция ни в какую доктрину, ни в твою, ни в римскую. Ничего тут не поделаешь. Ты и я можем ей противиться, исписать в праведном гневе тысячи листов бумаги, извести ливры чернил, напечатать десятки правильных, по нашему учёному разумению, книг, сорвать горло, проповедуя с кафедры, но едва ли мы сможем заменить придуманной доктриной, какой бы она не была правильной, ту веру, что уже взросла в человеке. Крестьянин, чей урожай был спасён от непогоды. Солдат, выживший после смертельной атаки. Гонимый пилигрим, вынужденный пройти по самому краю пропасти. Их вера может достичь такой силы, что способна заставить замолчать любые страхи и нивелировать любые страсти. Только эта вера способна двигать человеком вопреки логике и здравому смыслу. Посреди сухой пустыни крестьянин, сам умирая от жажды, не бросит кирку и из последних сил будет рыть каналы к своему наделу, потому, что верит, что Бог в ответ на молитвы пошлёт на землю дождь. Воин даже в одиночку будет защищать свой редут только потому, что верит, что Бог обязательно внемлет молитвам и спасёт его, как это уже бывало. Все верят a priori что Он есть и Он им поможет. И, как я уже говорил, совсем неважно каким именем люди Его называют. Вот такой вот simplex responsum est in universa quaestio26. Человек – единственное в мире существо, в котором соединилось и животное начало, и божественное. И в этой единственности он уникален. Страх – начало несомненно животное. Вера, этот мостик между человеком и Богом – начало божественное. Страсти? Животному они неведомы. И даром Бога их признать язык не поворачивается Ты знаешь, Жан, поначалу мои выводы мне самому показались странными. Однако логика говорит, что они верны. Да и практика всё подтверждает. Так почему бы с этим не согласиться и не рассказать об этом людям? Но тебе, я вижу, всё это не по нутру. Что скажешь? Ты меня слышишь, Жан?
За весь монолог Сервета Кальвин не проронил ни слова. Он неподвижно сидел на своём стуле, укрывшись в тень, и, казалось, боялся пошевелиться. Его присутствие в комнате выдавало только его дыхание. Оно давно стало слишком частым и прерывистым. Он дышал так, словно боялся остановиться.
– Ересь … Всё это … ересь. Как ты … можешь … это говорить … – едва слышно проговорил Кальвин и, не окончив фразы замолк, словно ему сдавило горло. Он судорожно силился расстегнуть ворот мантии, но пальцы вдруг отказались ему повиноваться. Он попытался встать и тут же рухнул без сил.
– Жан?! Эй, на помощь! Где вы там?
Через миг тяжёлая дверь распахнулась, отброшенная к стене могучим ударом и тут же всё пришло в движение. В комнату ворвались мсье Жозеф и пара стражников с факелами в руках. Один из них встал у дверей, второй же выхватил из ножен свой палаш и наставил его остриё в грудь Сервету. Одно неловкое движение и с тем было бы покончено. Жозеф подбежал к Кальвину. Духовный отец евангельской церкви свободного города Женева и всех окрестных земель лежал на каменном полу и не подавал признаков жизни.
– Лекаря сюда немедленно! – проревел Жозеф. Стражник, стоявший у дверей, тут же растворился в тёмном чреве тюремного замка, выполняя приказание.
– Что ты с ним сделал? Отвечай! – громовым голосом произнёс Жозеф, обращаясь к Сервету.
– Я-то ничего. А вот вы? Зачем вы привели его сюда? Здесь же невозможно дышать. По всему видно, от недостатка воздуха у него случился приступ грудной жабы. Его немедленно нужно вынести на свежий воздух и освободить горло. Дать нюхать винный уксус и им же растереть виски. После всего уложите его спиной на что-нибудь железное. Мелкая кольчуга подойдёт. Торопитесь же, если не хотите, чтобы он умер!
В комнату вбежали ещё стражники. Они уложили мэтра на принесённые плащи и вынесли его вон. Жозеф же, подойдя вплотную к Сервету, долго смотрел ему прямо в глаза. «Что ж ты мне прикажешь сейчас делать, Сервэ? Зарубить тебя на месте за нападение на мэтра или пристрелить при попытке к бегству?»
– Молись, Сервэ. Крепко молись, – произнес наконец Жозеф тихим и леденящим кровь голосом, – стража! Арестованного в камеру!
С этими словами Жозеф вышел вон из допросной комнаты. Кальвина он нашёл во дворе. Тот подобно трупу бездвижно лежал на земле, окружённый беспомощной стражей. Рядом суетился тюремный лекарь со своими снадобьями. Жозеф вынул из обшлага рукава несколько наскоро исписанных листов бумаги и сунул их за отворот распахнутой мантии мэтра. То был протокол неоконченной беседы духовного отца евангельской церкви свободного города Женева и всех окрестных земель мэтра Кальвина с арестованным Мишелем Сервэ.
Глава 13
Октябрь1553 г. г. Женева, Швейцарский союз.
– Дамы, молодицы! Жёны и блудницы, Подходите ближе к нам, будем веселиться!
Господа, сеньоры! Позабудьте ссоры, В дно бочки загляните, да больше зачерпните. Пьяно красное вино. Всем понравится оно…
Рифмы, выкрикиваемые зазывалами и перемежаемые ударами в барабан, метались по городской площади и, многократно отражаемые каменными стенами, затихали где-то в лабиринтах женевских улиц. В ответ им взбудораженные улицы отзывались радостным гомоном и весёлым хлопаньем дверей. Горожане спешили поскорее выйти из своих домов и отправиться на главную городскую площадь, чтобы занять место получше. Ещё бы, цирк приехал! Когда ещё будет повод отдохнуть и повеселиться, если не сегодня? Тем более, что аграрный сезон наконец-то остался позади. Жатва и обмолот закончены и собранный урожай зерна доверху наполнил амбары. Вызревшие грозди винограда, благостно дарованные матерью-природой, напитанные светом и теплом солнца и человеческих рук, отжаты в вино. В завещанный календарём день вино это с трепетным соблюдением всех непокойных ритуалов залито в бочки и отправлено дозревать в тёмные подвалы. В
