Ты соглашаешься. Более того, выпиваешь его так быстро, что ему приходится наполнить еще бокал. На твоих щеках появляется румянец. Глаза блестят. Не думаю, что ты когда-либо выглядела милее, чем сейчас.
Мистер Дюшан всегда говорил, что внешний вид – не главное. Он говорил, что то, как женщина держит себя, как она говорит, какие у нее манеры – более важно, чем то, какие у нее красные губы и щеки или как блестят глаза. «Взгляды увядают, – говорил он, – хотя и не в нашем случае, конечно». И поднимал бокал за меня. «Над ней не властны годы, – добавлял он затем. – Не прискучит ее разнообразие вовек»[54].
Что бы это ни значило.
Я подношу ложку супа к губам, улыбаюсь и снова ее опускаю. Это мистер Дюшан научил меня, как притворяться, будто ем, как жестами и смехом отвлекать гостей, чтобы те не заметили, что я не беру в рот ни крошки.
Мистер Дюшан многому нас научил. Он научил Чарльза вставать, когда в помещение входит дама, принимать у нее верхнюю одежду. Он научил меня не обращаться к взрослым по имени и всегда сидеть, скрестив ноги. Ему также не нравились брюки и он не одобрял, когда в них ходили девочки. Он научил нас быть пунктуальными в светской жизни, хотя с тех пор, как он к нам переехал, вся наша светская жизнь была связана с ним.
Когда он только появился, было ужасно. Я проснулась посреди ночи от шума, доносившегося снизу. Подумала, это родители ссорятся – они много ссорились, из-за дома, который постоянно нужно было ремонтировать, из-за маминой привычки прятать выпивку и лекарства, из-за девиц с папиной работы, которые звонили ему по выходным. Я спустилась на кухню в ночнушке и увидела, что кориановая столешница забрызгана кровью.
Мама лежала на полу, а над ней нависал какой-то странный мужчина. От папы я видела только ступню, торчащую из-за барной стойки.
Наверное, я ахнула, потому что мистер Дюшан поднял на меня глаза. Нижняя половина его лица была вся красная.
– Ой, – сказал он. – Привет.
Я успела добежать до лестницы, прежде чем он настиг меня.
4. Не скупитесь на еду и напитки. Расставьте их красиво и позвольте гостям накладывать себе самим!
Чарльз уносит наши супницы и возвращается с основным блюдом. Это лазанья – единственное, что я умею готовить. Знаю, мистер Дюшан сказал бы, что мне следует освоить что-нибудь более изысканное – паштеты, бульоны, петуха в вине, баранину, фаршированную изюмом и инжиром, возможно, в сладком сливовом соусе. Но мне тяжело учиться, когда нет денег на ингредиенты и нельзя попробовать на вкус то, что получается.
Лазанья немного пригорела по краям, но вряд ли ты это замечаешь. Ты уже захмелела, да и вообще мало кому удается доесть основное блюдо.
Пока ты копаешься в еде, я задумываюсь, замечаешь ли ты, что здесь повсюду висят плотные занавески и они покрыты толстым слоем пыли. Я задумываюсь, замечаешь ли ты странные царапины на полу. И замечаешь ли, что в доме нет ничего новее 1984 года.
Я жду, пока Чарльз пошевелится, но он ничего не делает. Просто ухмыляется тебе, как идиот.
– Не мог бы ты выйти со мной на кухню? – спрашиваю я у Чарльза, будто это и не вопрос вовсе.
Он смотрит на меня так, будто только сейчас вспомнил, что я тоже нахожусь за столом.
– Конечно, – бормочет он. – Хорошо.
Мы отодвигаем свои стулья. Мама раньше жаловалась, что наша кухня была не свободной планировки, и хотела снести одну из перегородок. Но отец говорил, что это слишком дорого, да и кому нужен старый викторианский дом с современной кухней?
Я рада, что она старомодная и что если закрыть дверь, тебя уже не услышат.
– У нас нет десерта, – сообщаю я Чарльзу.
– Ничего страшного, – отвечает он. – Я сбегаю за мороженым.
– Нет, – возражаю я. – Мне она не нравится. Она не проходит проверку.
Он бьет кулаком по барной стойке.
– Ее вообще никто не проходит, твою дурацкую проверку!
Я смотрю на Чарльза, на его тонкий галстук и блестящую поношенную рубашку. Я устала от него. Он устал от меня. Это тянется уже слишком долго.
– Это серьезное дело, – говорю я. – Превратить кого-то в одного из нас. Этот человек останется с нами навечно.
– А я хочу остаться с ней навечно, – отвечает Чарльз, и я думаю, знаешь ли ты об этом и о том, что он к тебе чувствует. Я думаю, осознает ли Чарльз, что сказал «я» вместо «мы».
– Она умная, – говорит он. – И веселая. Ей нравится та же музыка, что и мне.
– Она скучная. И манеры отвратительные.
– Манеры, – повторяет Чарльз, будто это какое-то ругательство. – Вечно ты одержима своими манерами.
– Мистер Дюшан говорит… – начинаю я, но он перебивает.
– Мистер Дюшан убил наших родителей! – кричит он так громко, что и ты, наверное, можешь услышать. – Тем более мы уже несколько месяцев его не видели. Он ушел работать визирем, гофмейстером или кем там он нанялся.
Чарльз прекрасно знает, чем занимается мистер Дюшан. Он присматривает за хозяйством величайшего вампира нашего штата. И пользуется его благосклонностью. Это очень почетная должность. Раньше он без конца рассказывал, как он прошел путь от скромного птенца до организатора правительственных обедов, где развлекал представителей элиты от Нового Орлеана до Вашингтона. Чарльз находил эти истории скучными, но меня они неизменно завораживали.
Хотя мне не нравился мистер Дюшан, я любила слушать, как он преуспел в том, чтобы окружить себя властными ниточками. Он использовал возможности, которые другие и не подумали бы использовать. Мне нравилось думать, что окажись я на его месте, я тоже не упустила бы свой шанс. Думаю, такая мысль потешила бы каждого.
– Мистер Дюшан научил нас, как себя вести, – говорю я. – Наши родители этого бы не сделали. А если вести себя не умеешь, это значит, что ты не лучше остальных.
Чарльз упрямится:
– Ладно, если хочешь делать все, что он сказал, то помни, что он сказал также стараться быть самими собой.
– Только если это будет выглядеть подобающе! Он сказал еще, что некоторые люди не стремятся стать лучше.
Столько всяких уроков. Сначала – как держать бокал вина, вилку, не есть с ножа, не жевать жвачки, отвечать, когда к тебе обращаются, сидеть, положив руки на колени, говорить «пожалуйста» и «извините». Потом – как убивать быстро, находить жертвы, не оставлять после себя беспорядок и «правило трех» – кусать, сжигать и закапывать останки, если не хочешь создать больше тебе подобных.
– Это касается не всех, – говорю. – Он просто нас предупредил.
– Дело не в нем, – спорит Чарльз. – Это ты не хочешь, чтобы у нас появился кто-то еще. Почему охотиться всегда должен только я? Почему мы всегда едим девушек, которых я привожу домой, вместе? А как же твои друзья? Ах, да, забыл, у тебя же их нет.
