Я непроизвольно издаю звук, похожий на шипение воздуха, выпускаемого из воздушного шарика.
– Я не могу… – начинаю я, потом делаю глубокий вдох и начинаю заново: – Когда я хожу одна по торговому центру, другие девочки ходят с мамами. Когда-то я ходила к игровым автоматам, но парни, которые там сидят, не желают со мной даже разговаривать. Им не интересны девочки, по крайней мере моего возраста. Это ты у нас можешь выходить в свет один. Это ты можешь притворяться, будто молодо выглядишь, а я для них – просто ребенок.
– Слушай, – говорит Чарльз, – ты же знаешь, я о тебе беспокоюсь. Я пытаюсь быть хорошим братом. Привожу девчонок на эти дурацкие ужины и усаживаю здесь, как плюшевых мишек, пока ты разливаешь по чашкам игрушечный чай. Все, чего я прошу, это чтобы сегодня было по-другому, Дженни. Только сегодня. Ради меня.
– Ладно.
Я разворачиваюсь и выхожу в столовую. Потом резко останавливаюсь – так резко, что Чарльз, идущий следом, чуть не врезается мне в спину. Не обладай он такой хорошей реакцией, точно бы врезался.
Ты сидишь на своем месте, и я думаю о том, что Чарльз сказал по поводу этих чаепитий. Ты держишься строго, будто кукла с красными кружками на щеках, нарисованными краской. Рядом с тобой стоит мистер Дюшан, его рука покоится на спинке твоего стула. Завидев нас, он улыбается.
– Здравствуйте, дети, – говорит он.
5. В каждой вечеринке должен быть элемент неожиданности, который сделает ее незабываемой. Подумайте о фондю!
– Мы как раз приготовили для вас место, – говорю я, хотя на самом деле это место предназначалось для твоей подруги.
Он смеется, очевидно, не веря, и проводит пальцем по пыли на подоконнике.
– К сожалению, я уже поел.
– О, – говорю я, но быстро вспоминаю о манерах: – Как ваши дела?
Он снисходительно улыбается.
– Благодарю, очень хорошо, за исключением одного. – Затем его поведение меняется, на лице сгущается тьма, и он встает, сжимая твою руку. Ты смотришь на него в ужасе. – За исключением того, что вы должны были принести дань моему хозяину в течение шести месяцев. Я пытался связаться с вами – результата нет. Вы, мои подопечные, меня позорите. Разве этому я вас учил? Я улаживаю все дела хозяина, но не могу справиться с вами – как это выглядит со стороны?
Я смотрю на Чарльза. В его взгляде видна решительность, но не удивление.
– Чарльз? – спрашиваю. – Что за дань?
Он качает головой.
– Шесть девушек, живьем.
Я перевожу взгляд обратно на мистера Дюшана. Он хмурится, будто пытаясь решить какую-то задачку.
– Вы не получили моего сообщения?
– Я получил, – отвечает Чарльз. – И порвал его.
– Это неприемлемо, – говорит мистер Дюшан.
– Ничего не понимаю, – ты вмешиваешься своим тоненьким человеческим голоском. – Что происходит?
Мистер Дюшан поворачивается ко мне.
– Дамы, – произносит он. – Не желаете ли уединиться в гостиной, пока я переговорю с господином Чарльзом наедине?
Я уже знаю, что ты не согласишься. Ты не понимаешь, что предложения уединиться следует принимать всегда. Ты уже начинаешь брызгать слюной, когда я беру тебя за руку. Сжимаю ее немного, и твое лицо белеет.
– Ай! – говоришь ты. – Ай, ты что делаешь с моей рукой?
– Ничего, – отвечаю. – Ничего я не делаю. – Моя мама делала так, когда я плохо себя вела в супермаркете. Она щипала меня на сгибе локтя и сладко улыбалась, так же, как я теперь. Хотя ущипнуть так же сильно, как я, она не могла. – После ужина дамы уходят в гостиную.
Ты смотришь на Чарльза.
– Никуда я не пойду с твоей ненормальной сестрой.
– Я подойду через минуту, – заверяет тебя Чарльз. – Побудь пока с Дженни.
Ты хоть и с шумом, ноя всю дорогу, но выходишь.
В гостиной вся мебель накрыта большими белыми простынями. Так удобнее всего. Когда они забрызгиваются кровью, их можно убрать, отстирать и повесить обратно. Диван похож на большой белый айсберг в окружении льдин поменьше, которые держатся на плаву в темноте. Ты кашляешь и чихаешь – это все от пыли. Здесь есть камин, полный старого пепла, и окна, закрытые фанерой. Я задумываюсь, не начинаешь ли ты понимать, что этот дом явно не совсем нормальный.
Я толкаю тебя на диван и возвращаюсь к двери. Если встать за ней, то можно услышать Чарльза и мистера Дюшана, так, чтобы они меня не видели.
– Это неправильно, – говорит Чарльз. – Одно дело – убивать тех, кого нужно убить, потому что нам нужно жить, но те девушки… они были так напуганы. И я ничего не знал. Одну из них я сильно поранил, потому что не знал, как крепко нужно вязать веревку. А другая прорыдала все пять часов, что мы ехали. Это невыносимо. Больше я такого делать не буду.
– В этом же суть всего этикета, Чарльз. Он учит нас делать то, чего мы не хотим.
– Я не буду это делать, – повторяет Чарльз.
– Это очень грубо. А ты сам знаешь, грубости я не терплю.
– Что происходит? – робко спрашиваешь ты из-за моей спины.
– Он собирается убить Чарльза, – отвечаю я, и мой голос звучит не намного смелее твоего.
– Что ты такое? – спрашиваешь ты. Кажется, ты трезвеешь. – И кто он? – Ты указываешь на мистера Дюшана.
Я ощериваюсь на тебя. Ведь так проще всего показать, что я такое. Правда, раньше я делала это только перед теми, кого собиралась убить.
Твои глаза округляются, когда ты видишь клыки. Но назад ты не отступаешь.
– И он тоже? И собирается убить Чарльза?
Ты такая дура. Я же тебе уже сказала.
– Он собирается его убить.
– Но… почему?
– За то, что ослушался правил, – объясняю я. – Вот почему правила так важны.
– Но вы же просто дети, – говоришь ты. Ты привыкла, что тебе всегда дают второй шанс, приговаривая: «В следующий раз будут последствия, юная леди!» У тебя на глазах не убивали твою мать. Ты не пила кровь собственного брата.
– Я стара, – говорю я. – Старше тебя. Старше твоей матери.
Я понимаю, почему Чарльз не рассказал мне о дани. В душе он все еще считает меня маленькой. Вот и защищает меня от этого – как и защищает меня, оставаясь в этом старом доме, пусть даже сам того не хочет. Это несправедливо. Он ведь только что говорил, что был мне хорошим братом. Нельзя его за это убивать.
– А у тебя есть кол? – спрашиваешь ты.
Я не отвечаю, что это то же самое, что спрашивать у французского аристократа, нет ли у него гильотины. Вместо этого я указываю на камин.
Ты схватываешь на удивление быстро. Не слишком изящно, конечно, но и не совсем бездумно. «Уличная смекалка», – сказал бы мистер Дюшан. Ты берешь кочергу и, не медля ни минуты, выбегаешь в столовую.
