София отшатывается от меня:
– Ты должен отпустить меня, Дэн.
Я хватаю ее за плечи, глядя ей глаза в глаза:
– Ладно, дорогая. Тебя посадят в машину и отвезут в город для допроса. На самом деле они просто шарят впотьмах, потому что у них нет ничего, кроме телефонного звонка пьяной биполярной женщины, которая даже ничего об этом не помнит. Не говори ни слова, пока я не привезу туда адвоката, но даже после этого вся твоя история – «Я не помню». Уяснила?
– Я не помню, – повторяет София, а затем пытается выдавить из себя отважную улыбку.
Сердце у меня падает. София будет говорить все, что я велю, пока дверь комнаты для допросов не захлопнется за ней, и тогда она скажет все, что велит ей депрессия. Я чувствую, как конечности у меня покалывает, а периферию зрения поглощает тьма, и на секунду понимаю отчаяние Софии.
– Всё в порядке, малыш, – говорит она, поднимая руку, чтобы погладить меня по щеке. – Так оно лучше.
Ронни похлопывает по своим наручникам, и я понимаю, что мое время истекло. Если я не отпущу Софию прямо сейчас, кандалы будут извлечены и подкрепление ринется вверх по лестнице.
– Только продержись до меня, дорогая, – прошу я, чувствуя, что более готов расплакаться, чем когда-либо. – Продержись до моего подхода.
– Продержусь, Дэн, – обещает она, и я понимаю, что все кончено. Теперь она подпишет договор с дьяволом, только бы напроситься на наказание, которого она, по мнению ее расстройства, заслуживает.
Ронни берет Софию за запястья и мягко увлекает от меня, когда я замечаю фигуру у двери, и мое кельтское шестое чувство уведомляет меня, что сейчас все усугубится.
Куда уж к чертям тут усугубляться?
* * *
Мужик в дверном проеме выглядит так, будто его уделали в говно обезьяны. Волосы с одной стороны взъерошены, а с другой уложены в безупречную челку. На нем лазурный костюм с самыми натуральными золотыми эполетами – то ли ретро, то ли жестокое опережение вихляний моды, – а его мясистую верхнюю губу украшают усы а-ля Принс, извивающиеся в такт его тяжелому дыханию. Физически он особой угрозы не представляет, разве что вцепится мне в рожу и задушит своим пивным духом, но почему-то вид этого сального субъекта гасит последнюю искорку надежды, которую я пестовал, что сегодня дела могут обернуться к лучшему.
– Чё тут, черт возьми, творится? – Это первое, что изрыгает его рот с невероятным апломбом, будто он король той горы, на которой сидит, а вовсе не коротышка с гнусными волосенками и еще более гнусным костюмом. Затем он видит Ронни и металлические блики у нее на поясе, и все разительно меняется. Парень вытягивается в струнку и упирается взглядом в пол. Мгновенное и безоглядное подчинение.
«Бывший зэк, – осознаю я. – Да притом не такой уж бывший».
Я бросаю взгляд на Софию – глаза у нее распахнуты, будто она видит второе пришествие Элвиса и дышит часто-часто; такие вздохи – музыка для ушей любого мужчины.
И тут до меня доходит.
Господи, нет! Этот огрызок не может им быть. Я верю в совпадения, но это уж чересчур для совпадения. Это треклятое чудо.
Детектив Дикон берет ситуацию в свои руки.
– Что вы здесь делаете, сэр? Здесь осуществляется арест.
Огрызок не поднимает глаз.
– Я здесь живу, офицер. Это моя квартира.
Ронел смеется:
– Вы меня разыгрываете, правда? Вы Кармин Делано?
– Так точно, офицер, – говорит он, и от этих трех слов София для меня потеряна. Все труды последних лет смыты, как не было. Она отстраняется от моих объятий.
– Кармин. – София протягивает руки к этому типу, истязавшему ее годами. – Кармин, малыш…
Тип на миг вскидывает глаза на нее и трясет головой.
Не сейчас, говорит движение. Подожди, пока коп уйдет.
Недоносок все эти годы сидел в тюрьме. Не на том свете, а за решеткой.
Ронни нелегко примириться с таким головокружительным совпадением.
– Вы Кармин Делано? – снова спрашивает она. – И явились тютелька в тютельку в этот миг. Невероятно.
– Я только пришел к себе домой, офицер, – мямлит человек, претендующий на роль пропавшего мужа Софии, явившегося домой как раз в тот момент, когда его жену собирались упечь за его убийство.
Ронни узнает тюремную дисциплину с первого взгляда.
– Покажите мне руку, осужденный, – приказывает она, и Кармин без колебаний роняет свою дорожную сумку и закатывает рукав, обнажив предплечье, покрытое чернилами.
– Тюремные татуировки, – констатирует Ронни. – «Арийское братство». Мои любимчики. Когда вышел?
– Две недели, – угрюмо бурчит Кармин. – Отбыл двадцатку от звонка до звонка без УДО.
– Где?
– Истхэм, Хьюстон.
Ронни присвистывает.
– Свиноферма? Там муйней не хаются. Есть документы?
Вытащив из кармана кителя конверт, Кармин протягивает его Ронни.
– Только справка об освобождении.
– Поведайте мне, как вы угодили на «Ферму», мистер Кармин Делано, – велит Ронни, изучая бумаги.
– Вооруженное ограбление, офицер. Направлялся в Мексику и поиздержался.
– Вы кого-то убили, Кармин?
Тот переминается с ноги на ногу, как виноватый школьник перед кабинетом директора.
– Мужик в банке помер. Старик. Сказали, сердечный приступ.
Ронни сует бумаги в конверт.
– Значит, без УДО. Вам повезло, что не кончили с иглой в окружении зрителей.
– Да, мэм, – соглашается Кармин, но на Ронни его вежливость впечатления не производит.
– Мэм? Вот уж не думала, что люди из «Братства» зовут людей вроде меня «мэм». Ты не заметил, какого я цвета, сынок?
– Я только старался выжить, офицер.
Детектив Дикон шлепком припечатывает бумаги к груди Кармина. Крепко.
– Ага? Что ж, это фуфло насчет превосходства тут не катит. Твоя рожа теперь в моем лексиконе, Делано, так что уповай, чтобы никто не совершил никаких преступлений на почве ненависти, потому как если что, я приду прямиком по этому адресу. Уяснил?
– Абсолютно, офицер. Эти дни для меня позади. И я собираюсь свести эти тату лазером.
– Хорошо. Вот Дэниел знает косметического хирурга. Не самого надежного, зато дешевого. – Она оборачивается к Софии: – А вы! Хватит отнимать время у полиции своими признаниями под градусом. В следующий раз я найду, в чем вас обвинить.
С равным успехом Ронни может находиться в другом измерении, София ее попросту не замечает. Мне знакомо это чувство.
Дикон прикрывает полой плаща оружие, значок и наручники.
