Она проверила телефон, убедилась, что он отключен, и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Аманда натянула на голову одеяло и с облегчением погрузилась в сон, который обещал ей две очень важные и нужные сейчас вещи - отдых и забвение.
Когда Дэн свернул на подъездную аллею, Кэндис увидела машину матери, припаркованную подле ее дома.
- Бог мой, я этого не вынесу, - пробормотала она, чувствуя, как рот наполняется горечью.
- А я не боюсь, - заявил Дэн, помогая подруге выбраться из машины. - Нам не страшен ураган, даже если его имя Ханна. Идем.
Он обнял Кэндис за плечи, и они пошли к дому. Кэндис дрожала и, копаясь в сумочке в поисках ключей, пыталась собраться с силами. Однако мать не дала ей такого шанса.
Дверь распахнулась, на пороге стояла Ханна и тяжелым взглядом взирала на дочь. Она увидела испачканный костюм, расстроенное лицо и парик, который предательски выглядывал из сумочки.
- Так это правда! Когда Майра позвонила и сказала, что видела тебя в новостях по Пятому каналу, я решила, что она шутит!
Ханна отступила, пропуская дочь и Донована в дом. Но сегодня она даже не фыркнула при виде нищего ирландца, с которым связалась дочь. Все ее внимание было сосредоточено на Кэндис.
Кэндис почувствовала, что слезы вот-вот хлынут из глаз, а ведь она не плакала на глазах у матери лет с тринадцати!
- Как могла моя дочь притворяться кем-то другим! - бушевала Ханна. - И не просто кем-то - а французской горничной! Убирать! Мыть туалеты!
Кэндис судорожно сглотнула. Только то, что все ее силы уходили на борьбу со слезами, помешало ей обратить должное внимание на очередной рвотный позыв.
- Ну, вообще-то я до мытья туалетов так и не дошла, - пробормотала она, - Меня просто вырвало в тот, который рядом со спальней Сьюзи Симмонс.
Несколько секунд Ханна Блум молчала, словно пораженная громом. Затем она всем корпусом повернулась к Дэну и простерла в его сторону обвиняющую длань:
- Это все из-за вас!
Кэндис судорожно хихикнула. Наверное, мама так представляет себе жизнь, с ирландцем - она непременно должна включать мытье туалетов.
- Что вы сделали с моей дочерью, Дэниел? - Голос Ханны вдруг стал вкрадчивым, но Кэндис не обманулась: это лишь затишье перед очередной бурей.
Больше всего ей хотелось выбежать из комнаты и поплакать где-нибудь в темном уголке. Но ноги подкашивались, и она боялась отлепиться от Дэна, а потому продолжала цепляться за него, хлюпая носом и удивляясь собственной эмоциональной прострации.
- Я думаю, что она была великолепна! - заявил Донован с полной уверенностью. Хорошо хоть акцент не стал изображать, подумала Кэндис. - Ее подруга попала в беду, и Кэндис помогла ей. Любая мать должна гордиться, что ее дочь выросла столь достойной, щедрой и душевной женщиной.
- Она выставила нас обоих на посмешище, вот что она сделала! - крикнула Ханна. - Понять не могу, что на нее нашло.
Кэндис тоже не могла этого понять, но она вслушивалась в уверенный голос Дэна, цепляясь за него как за соломинку.
- Ваша дочь уже не ребенок, вы заметили, миссис Блум? - продолжал Донован. - Ей сорок два, и она в состоянии поступать так, как считает нужным.
«Вот сейчас, сейчас нужно выпрямиться и прокричать свою декларацию независимости», - думала Кэндис. И тогда, тогда она обрела бы, наконец, свободу. Но она слишком привыкла зависеть от одобрения матери. Вот и сейчас она не видела ничего, кроме презрения и ярости, написанных на лице Ханны. И страх Кэндис был настолько силен, что слезы, сдерживаемые так долго, хлынули из глаз и потекли по щекам, обжигая кожу.
- Посмотрите, во что она превратилась! - Патетика в тоне Ханны была достойна театральной сцены. - Боже, как низко пала моя дочь!
Дэн развернул к себе Кэндис и всмотрелся в ее лицо. Слезы струились по щекам, и Кэндис видела, что они падают на мраморный пол.
- Я просто люблю ее, - услышала она его голос.
Некоторое время все трое стояли молча, и тишину нарушали лишь тяжелое дыхание Ханны и судорожные всхлипывания Кэндис.
- Кэндис, - мягко сказал Дэн. - Посмотри на меня. - Она не отреагировала, и тогда он приподнял пальцами ее подбородок и заглянул в полные слез глаза. - Скажи мне, что должно случиться сейчас. Хочешь, мы попросим твою маму уйти?
Боже, как она этого хотела! Какая чудесная мысль! Если Ханна уйдет, можно будет выплакаться в объятиях Дэна, а потом спросить, правда ли он сказал, что любит ее или это были слуховые галлюцинации на нервной почве. Или он сказал это, чтобы заставить Ханну в ужасе бежать прочь из дома?
Но силы покинули Кэндис окончательно. Она взглянула на мать и увидела страх в ее глазах.
Именно этот полный страха перед одиночеством взгляд заставил Кэндис покачать головой и прошептать:
- Я не могу этого сделать.
Долгий миг Дэн смотрел ей в глаза, потом руки его скользнули с плеч Кэндис, оставив ту со странным ощущением обнаженности, и мужчина сделал шаг назад.
- У твоей мамы есть собственная жизнь и много друзей, - сказал Донован. - Почему же ты не имеешь права на то же самое? Тебе пора повзрослеть, Кэндис. - Он улыбнулся и негромко добавил: - Я действительно люблю тебя.
А потом он пошел к двери и уже у порога сказал:
- Позвони мне, когда вырастешь и решишь жить по-своему.
Дверь закрылась, и Кэндис поняла, что больше никогда не увидит Дэна Донована.
Ей стало страшно от этой мысли, и она обернулась к матери, слабо надеясь то ли на благодарность, то ли на утешение. И увидела выражение нескрываемого торжества на лице Ханны. Потом Кэндис зажала рот ладонью и рванулась в туалет. Склонившись над унитазом и сотрясаясь в судорогах рвоты, она думала о том, что Брук Маккензи чертовски повезло с матерью. По крайней мере, та никогда не вмешивалась в ее личную жизнь.
Глава 28 Хэп молчал всю дорогу до дома, и Брук, которой было ужасно некомфортно в этой напряженной тишине, вдруг подумала, что хорошо бы мама была здесь… и сама испугалась своих мыслей, потому что уж и вспомнить не могла, когда присутствие Кэсси казалось ей благом. Брук вздохнула и призналась себе, что мама поняла бы. Она поняла бы все: и желание помочь подруге, и необходимость создания нового имиджа. Как приняла и поняла она то, что Брук еще в колледже создала себе новую личность и новую жизнь.
Брук прекрасно помнила, что советовала ей Аманда. Но как можно признаваться мужу в еще больших грехах, после того как она уже попала в немыслимую ситуацию?
Когда они останавливались на красный сигнал светофора, муж смотрел на нее в зеркальце заднего вида. Пару раз даже обернулся. Он ничего не говорил - ни слова. Только смотрел с удивлением и порой качал головой. Вскоре Брук поняла, что больше не в силах выносить это молчание. Пусть он заговорит, пусть скажет хоть что-нибудь! Даже злое или обидное - все лучше, чем молчание.
