Пирс Феникс еще здесь.
В тот момент, когда Ноам уже приготовился повернуть дверную ручку, Нура, внезапно побледнев, прошептала:
– Подожди!
– Что такое?
Дрожащим пальцем она указала на силуэт человека, стоявшего в изножье кровати.
От изумления у Ноама глаза вылезли из орбит: в полумраке, облокотившись на металлическую перекладину, на спящую девочку неподвижно и задумчиво смотрел Дерек.
1
Едва взглянув на этого человека, я мгновенно заподозрил, что моя жалость повлечет за собой пагубные последствия.
Распростершись на земле, он смотрел на меня и не видел. Окровавленный, с вздувшейся кожей, веками, покрытыми струпьями, и покрасневшими воспаленными глазами, он терпел смертную муку. Лишенный ориентиров и опоры, он, чтобы приподняться, метался в пустоте, пытаясь нащупать мою руку.
Мой рассудок внезапно воспротивился: не помогай ему! Убей гадину, которая мешает тебе любить Нуру. Этот монстр не заслуживает прощения. Увы, поскольку мой дух не сводился к одному только рассудку, чувство сострадания взбунтовалось против моей реакции: этот убогий калека – твой брат. Ты ведь не станешь добивать гибнущего! Оба предположения стоили одно другого. Которое предпочесть: то, что идет от сердца, или то, что подсказано здравым смыслом? В каждом я видел себя: вот Ноам рассудочный, а вот – Ноам сердобольный, врачующий другого. Которого выбрать, эгоиста или альтруиста? Кем пренебречь? Я колебался. По правде говоря, я не был ни первым, ни вторым, но весь состоял из этой нерешительности, этой трагической, мучительной, вредной и невыносимой нерешительности…
Едва я подал Дереку руку, все во мне возмутилось. Нет, сказал я себе, немедленно убей его! Вокруг было темно, как в колодце, никто не заметил бы нас. И все же, кляня себя на чем свет стоит, я пришел ему на помощь. Мои пальцы схватили его за запястье, моя сила поддержала его слабость. Когда Дерек в драной одежде, с покрытыми слоем грязи руками и ногами, покачиваясь, поднялся, я подумал: стоит сдержать гнев. Я подлечу его. А позже уничтожу. Проявим терпение, подождем. Однако моя помощь сродни обману. За лучшим таится худшее.
– Где мои котомки? – простонал он. – Они их украли?
Мое появление помешало разбойникам похитить его торбы. Я подобрал их и принес ему. Дрожащими руками он принялся лихорадочно ощупывать их, а губы взволнованно шептали «спасибо, спасибо». Его слюнявая благодарность была мне неприятна.
Случай, возвращая мне Дерека, одновременно вырывал его у меня. Видя перед собой всеми покинутого, немощного и растерянного калеку, я волей-неволей принялся мысленно перебирать свои давние соображения, те воспоминания, которые я веками душил в себе и которые создали в моем воображении фигуру подлого и ненавистного человека. Какая связь между этим несчастным и Дереком-истязателем, извращенным и несправедливым, с которым я боролся? Как распознать в этом гонимом того, кто во время Потопа сожрал всю нашу провизию? Того, кто в голодуху разрезал на куски ребенка и скормил его нам? Того, кто множество раз занимался вымогательством? Того, кто любой ценой добивался власти, не останавливаясь перед набегами, самозванством и убийствами? Того, кто, став наконец вождем, лгал, предавал, мошенничал, злоупотреблял, угнетал и убивал, никогда не испытывая уважения к чьей бы то ни было жизни? Того, кто под именем Нимрода вел бесконечные войны и совершал низкие поступки, кто принес в жертву своему богатству и славе множество людей? Того, кто перебил все население ради строительства своей знаменитой Вавилонской башни, столь же бессмысленной, сколь и бесполезной, – символ его мании величия? Того, кто, назвавшись Сетом, ополчился против меня, против моей супруги и нашего союза? Того, кто похитил у меня Нуру? Того, кто трижды убил меня?
– Я твой вечный должник. Кто ты?
У меня и в мыслях не было ответить: «Ноам». А жаль. Искренность вынудила бы меня убить его.
– Имени, – сказал я. – Меня зовут Имени.
Кого защищала эта хитрость? Меня? Его? Я лукавил. К чему такие предосторожности? Мне следовало бы выкрикнуть: «Я брат тебе, и я всей душой желаю твоей смерти!» С момента нашего первого столкновения одно лишь его присутствие загоняло меня туда, где я ненавидел находиться, туда, где предпочел бы вообще не существовать. Ага, вот братец и вернулся! Я чувствовал себя гадко, я был изнурен, напряжен, растерян, не способен принять хоть какое-то решение: жалость казалась мне презренной, а безжалостность – отвратительной. Дерек всегда приводил меня в замешательство.
– Я провожу тебя до постоялого двора, там ты отдохнешь.
– До постоялого двора? У меня нет средств.
Хотя я и слышал металлический звон в его котомках, возражать не стал – признаюсь: то, что я поймал едва избежавшего опасности Дерека на жадности, обмане и скупости, доставило мне мимолетное тайное удовольствие.
Я вспомнил про Нахта, славного брадобрея, дочь которого я спас несколькими днями раньше, и постучал в его дверь. Тот не только не осерчал, что я разбудил его, но и обрадовался возможности оказать мне услугу. Я уложил Дерека на тюфяк и сообщил ему, что отправляюсь восвояси.
– Я тебя еще увижу? – сдавленно прохныкал мой брат.
Что за абсурдная сцена! Мой злейший враг умоляет меня воротиться, просит встречи со своим будущим палачом. Он вообразил, что распознал причину моего молчания.
– Прости, – вздохнул он. – Я по привычке сказал «еще увижу». Я не всегда был слепым…
Ну, это-то я знал. А также знал, что очень скоро все исправится. С тех пор как нас поразила молния, мы все трое, Дерек, Нура и я, наделены чудесным метаболизмом, который регенерирует наши пострадавшие органы; так что однажды Дерек опять прозреет…
В тот момент я принял совершенно загадочное решение, смысл которого еще и теперь, когда я пишу эти строки, от меня ускользает.
– Через пару часов я тебя навещу.
Как мне, движимому странной силой, которая ослабляла мою проницательность, удалось осознать то, что со мной произошло? Дома, вместо того чтобы признаться Мерет, что я бессмертен, мне вздумалось преподнести ей набор фактов и вымыслов, суть которых сводилась к тому, что я неожиданно наткнулся на своего брата, которого спас, когда его пытались обобрать, и узнал, что он недавно ослеп.
– Помести его здесь, у нас! – воскликнула Мерет. – Мы его вылечим. А если не сможем, будем за ним, бедняжкой, ухаживать.
Я с любовью взирал на нее. Не осознавая, какую ответственность она на себя взваливает, Мерет инстинктивно выбрала великодушие. На мгновение я представил себе это совместное проживание: Дерек завладеет всем вниманием, поглотит наше время, посеет раздор и разорит наше любовное гнездышко.
– Мерет, мой брат творит зло.
– Это невозможно, если он твой брат!
– На самом деле сводный. У нас только отец общий.
Добавить ли,
