зеркало, где всегда видишь себя другим. Снилось зеркало, в котором Франсиско Лопес Мерино и его отражение виделись в последний раз. Снилось пространство. Снилась музыка, которой пространство не нужно. Снилось искусство слова, которое еще таинственней музыки, поскольку и ее несет в себе. Снилось четвертое измерение и его диковинная фауна. Снилось число песчинок. Снились бесконечно малые, исчислению которых нет конца. Снился тот, кто первым услышал в громах имя Тора. Снились лики Януса, никогда не видевшие друг друга. Снилась Луна и люди, шагающие по Луне. Снились колодец и маятник. Снился Уолт Уитмен, который однажды решил стать всеми и каждым, как божество Спинозы. Снился жасмин, который не может знать, что его видят во сне. Снились поколения муравьев и поколения правителей. Снилась гигантская сеть, сотканная всеми пауками вселенной. Снились лемех и молот, раковая опухоль и роза, колокола бессонницы и фигурки шахмат. Снилось перечисление, которое ученые люди именуют хаосом, но которое на деле есть космос, поскольку тайными узами все связано со всем. Снилась моя бабушка Фрэнсис Хейзлем в хунинском гарнизоне, в броске копья от дикарей читающая свою Библию и своего Диккенса. Снилось, что татары в сражении поют. Снилась рука Хокусая, чертящая линию, которая вот-вот станет волной. Снился Йорик, вечно живой в словах призрачного Гамлета. Снились архетипы. Снилось, что в череде весен или на небе, которое до всяких весен, существует единственная роза. Снились лица умерших, которые теперь – лишь выцветшие фотокарточки. Снился первый рассвет в Ушмале. Снилось перемещение тени. Снились сто фиванских ворот. Снились ходы лабиринта. Снилось тайное имя Рима, которое и есть его крепостная стена. Снилась собственная жизнь зеркал. Снились знаки, которые выводит сидящий писец. Снился мраморный шар, заключающий в себе другие. Снился калейдоскоп, друг досугов больных и детей. Снилась пустыня. Снилось подстерегающее утро. Снились Ганг и Темза, имена быстротечных вод. Снились карты, которых бы никогда не прочел Улисс. Снился Александр Македонский. Снилась стена Рая, которая остановила Александра. Снилось море и слезы. Снилось стекло. Снился Кто-то, кому это снится.
Чей-то будущий сон
Что увидит во сне непредвосхитимое будущее? Что Алонсо Кихано останется Дон Кихотом, даже не покидая своего села и библиотеки. Что минута перед пробуждением Улисса может быть богаче поэмы о его трудах. Увидит целые поколения, слыхом не слыхавшие имени Улисс. Увидит сны куда отчетливей сегодняшней яви. Увидит, что мы в силах сотворить любое чудо, а не делаем этого, поскольку в воображении оно гораздо реальней. Увидит миры такой мощи, что трель одной-единственной тамошней птицы может убить там человека. Увидит, что забвение и память – действие воли, а не вмешательство или прихоть случая. Что можно смотреть всем телом, как во тьме померкших миров – своих ослабевших глаз – мечтал Мильтон. Увидит мир без машин и без этой хрупкой машины – нашего тела. Жизнь – не сон, но, как писал Новалис, может когда-нибудь дорасти до сна.
Шерлок Холмс
Ни матери, ни прошлых поколений.
Таков Адам, таков и Дон Кихот.
Он случая дитя, зависимое от
читательских умов и настроений.
Рождается он – вывод справедлив, —
когда рассказчик на него взирает,
а коль забыл читатель – умирает.
Он пуст, как ветер. Холод и порыв.
Он целомудрен. Он не знает чувства.
Столь мужественный, детектив спешит
любовь прогнать навеки с Бейкер-стрит.
Забвенье – тоже не его искусство.
Он в ум ирландца хитрого проник,
что силился убить его. Без толку.
И этот сыщик одинок настолько,
что бродит с лупой в поисках улик.
Хоть нет друзей, не ведает конца
их дружба с тем, кто стал евангелистом
разгадок, предстающих чудом чистым.
Удобно жить от третьего лица.
Нужды он не справляет – не справлял
и Гамлет, павший в Дании студеной,
который знать не знал державы оной:
страны морей, клинков и острых скал.
(Во всем таится Бог – сказал Вергилий:
так скажем мы о том, кто имена
стихам дает, и тень его видна
над странами, что глобус разделили.)
Он мирно смотрит, как горит очаг,
и по болотам адских псов гоняет.
Он вечен, хоть и сам того не знает.
Он думает о сущих мелочах.
Туманный Лондон близко знает он,
столичный град державы необъятной,
что, свой не в силах видеть час закатный,
загадками пустыми увлечен.
И нечему дивиться. После гневной
агонии ли, рока (суть одно)
нам всем неотвратимо суждено
стать отзвуком, что гибнет ежедневно.
Что гибнет до поры, когда забыть
сумеет нас предел людской – забвенье.
До той поры у нас есть развлеченье:
себя из глины времени лепить.
О Холмсе думать вечером – одна
из радостей, что нам еще осталась.
Другие – смерть и сон. И эта малость:
вечерний сад и полная луна.
Волк
Подвижный, серый в сумраке последнем,
он оставляет след на берегу
реки без имени, где напоил
он жаждущее горло; эти воды
не умножают звезды. Этой ночью
волк – только тень, которой одиноко
и холодно, она волчицу ищет.
И это в Англии последний волк.
Об этом знают Тор и Один. В доме
высоком, каменном решил король:
волкам не жить. Уж выковано в кузне
тебе на гибель крепкое железо.
Саксонский волк, твое погибло семя.
Жестокость не спасает. Ты – последний.
А через десять сотен лет старик
в Америке тебя во сне увидит.
Грядущий сон тебе помочь не в силах.
Твой след на берегу уже нашли,
сегодня ты в своем лесу обложен,
подвижный, серый в сумраке последнем.
Мидгардсорм
Конца нет морю. Рыбе нет конца,
зеленый змей от края и до края,
в морях зеленых землю запирая,
ее сжимает силою кольца.
Хватает хвост безмерный цепкий рот,
