ними по лестнице.
В вестибюле смущенно топтался Славик. Услышав их шаги, двинулся навстречу, лицо его засияло… Алла Семеновна взяла Славу под руку, увела во тьму вечера. Валентина и Володя отстали, чтобы не мешать им; только слышали впереди высокий голос Аллочки, тихий, счастливый смех Славы.
— Если не знать ничего, поглядеть со стороны — красивые оба, молодые. Жить да радоваться. Если не знать… — уронил Владимир задумчиво.
Дома их встретили тишь и тепло, тетя Даша истопила плиту, приготовила ужин. Володя сразу уснул; Валентина, улегшись, раскрыла дневник Анны Константиновны: сколько собиралась прочесть, никак не выберет времени. Да, славный был вечер, интересный разговор получился у Володи с ребятами… Только вот Алла… Тут, в этих тетрадях, совсем другая, ничуть не похожая на сегодняшнюю, жизнь. Любопытно заглянуть в эту жизнь…
«1912 год, конец июля, — начала с интересом читать Валентина. — Накануне был дождь. Из деревянного дома, стоящего на берегу реки, вышли две девушки, одна постарше, другая совсем молоденькая, в короткой тальмочке, соломенной шляпке на голове, с длинными черными косами ниже талии. Они направлялись в ближайшую деревню, где младшая, Ася, была учительницей.
— Какая чудная погода! — щебетала, склонясь к сестре, Ася. — Сколько цветов на лугу! Семь верст пройдем незаметно, потом ты отдохнешь у меня в школе, почитаешь. Я же выполню задание начальства, узнаю, кого из ребят родители отпустят в школу, постараюсь уговорить несознательных. Я думаю, достигну цели и уже наверняка знаю, кто будет у меня учиться в первом, втором и третьем классах. Думаю, человек тридцать уговорю.
— А я никогда не стала бы учителем. Мучиться, тратить силы, живя в деревне, а через год этих ребят родители не захотят учить, и твой труд пропадет… Нет, не стала бы, — сказала, наклоняясь и срывая цветок, Клаша.
— А я хочу, — возразила Ася, — добиться того, чтобы дети окончили у меня трехлетку и приобрели вкус к книге, а некоторые и дальше будут учиться…»[1].
Валентина, рассмеявшись, отложила дневник: вот тебе и другая жизнь!
— Что такая, веселая, Валя? — заглянула в спальню тетя Даша. — Пришла усталая, лица нет. Смешное прочитала?
— Смешное, тетя Даша. Мудрствуем, ищем новые пути обучения, то усложняем, то упрощаем программу, а основным в нашей учительской работе как было, так и остается — привить ученику вкус к книге, надежда, что некоторые и дальше будут учиться, вырастут хорошими людьми… Об этом писала в своем дневнике покойная Анна Константиновна еще в тысяча девятьсот двенадцатом году, этому учила меня Варвара Прокофьевна Репина в сорок пятом, этому я сама учу сейчас молодых… Вот послушайте, какие любопытные вещи записала Анна Константиновна, это же почти история… «Сидел у меня в первом классе бестолковый парнишка, никак не мог сливать слоги, не мог усвоить технику чтения. Вот он читает: т-о-п-о-р, спрашиваю: что прочитал? Молчит. Еще читает: т-о-п-о-р, спрашиваю: что вышло? Молчит. Опять читает снова. Ну, что получилось? «Долото», — произнес громко. Ребята хохочут: из топора сделал долото. Как-то позже попала в эту деревню, навстречу идет здоровенный мужик: «Здравствуйте, али не узнали?» — «Нет», — говорю. «Забыли, что ли, долото, ведь меня вся деревня до сих пор так зовет, и детишкам моим дали фамилию Долотовы, и в документах так пишут». Кстати, слияние слогов и сегодня не всем малышам сразу дается, — смеясь, сказала Валентина. — А вот еще, тетя Даша: «Как-то я вхожу в класс и вижу, Гомзиков Петя неестественно лежит на парте, а ноги вверху. «Что за безобразие, разве ты дома за столом сидишь с ногами? Исправься, живо!» — «Я исправлюсь, только посмотрите, какие валенки купил мне тятька!» — «Я могу и с полу полюбоваться твоими валенками». — «Нет, с полу вам трудно будет рассмотреть, наклоняться надо». Я посмотрела обновку, похвалила и спросила, поблагодарил ли он отца за подарок. Он принял надлежащий вид и ответил: «А как же, а то он мне больше ничего не купит». Я отметила в душе чуткость ко мне и корысть к отцу в будущем у этого малыша…» Как видите, настоящего учителя заботит каждое движение души ученика… Сегодня я наблюдала чудо, тетя Даша, сотворила которое Евгения Ивановна. Будто колдун одним махом руки сняла с ребенка заклятье… Глядя на Рому, когда он пришел от памятника, я поверила, что есть на свете живая вода. А ведь не сразу это стало возможным, нужен был момент. — И она рассказала тете Даше минувшую только что историю.
— Завели, сороки-белобоки! — сбросил с плеч одеяло Владимир. — Только и слышно: ту-ту-ту, ту-ту-ту. Хоть бы учли, что человек тоже намотался за день!
— А ты спи. — Валентина повернула настольную лампу светом к себе. — Читаю дневник Анны Константиновны.
— Слышал, — закинул Володя руки за голову. — Шел я, Валюша, из конторы, вижу: в клубе кино. Забрел туда… Фильм о школе, об учителях. Но какие злые показаны люди! Все у них счеты да расчеты. В целом коллективе — один-два светлых, а остальные… В общем, нехорошо стало. Думаю, загляну-ка я в школу, где моя супруга пропадает с утра до ночи, посмотрю, как там они — тоже злые? А у тебя такой хороший разговор с ребятами… Слава такой счастливый… Мало я смотрю фильмов, некогда, но даже по телевизору, если о школе, — сколько видишь несправедливости, душевного равнодушия…
— Все это есть, Володя. И у нас есть. — Валентина положила на тумбочку тетрадь с дневником, уютней устроилась на подушке. — И все-таки большинство учителей стараются дать детям доброе. Понимаешь? Отдают себя целиком. Как умеют и могут.
— Я-то понимаю, — согласился он. — Всю жизнь среди вас… Свою первую учительницу, Александру Ивановну, не забуду никогда. Она потом в Терновке работала, когда мы приехали. Помнишь? Бескомпромиссный была человек. Ничто злое к ней не пристало.
— То и тюкала ее Зина Сорокапятиха, — отозвалась из-за перегородки тетя Даша. — Дай волю, навовсе бы затюкала.
— Воли не дали, — усмехнулся Владимир. — Все же не совсем, значит, негодные были мы руководители… Видел я сегодня Антоныча, Валя, — вдруг сказал он. — Осваивается в совхозе. А все ж таки агроном в нем крепко сидит. Что ни говорит, сбивается на севооборот, чередование культур… Специальную кормозаготовительную бригаду, как и у нас, решили создать. Чтобы все сами механизаторы: сеяли, обрабатывали, убирали.
— А ты вечно сбиваешься на свои дела! И еще осуждаешь Шулейко!
— Как же не сбиваться? — сел на кровати Владимир. — Сегодня Лидия Ильинишна вернулась из райцентра чуть не в слезах: опять Никитенко тормозит прием скота! За пять дней мы недопоставили сорок три тонны живого веса!
— И кирпич не помог? — поддела его Валентина.
— Какой кирпич? Ах,
