обернулся. И он определенно был в ярости. А вот на руке его горело алым пламенем колечко. Точнее оно виделось именно, что пламенем объятым.
- Мы тут заболели недавно… - Винченцо погладил шкатулку и протянул её магу. – И прошли дорогой духов. Я вот стал наречие мешеков понимать. А она, похоже, о клятвах забыла. Теперь вообще сомневаюсь, что обряд на нее подействует. Духи… они такие.
- Непредсказуемые, - одними губами произнес Миха.
Но маг обернулся.
И…
Все-таки придется убивать.
Глава 32
Глава 32
Верховный
Верховный сам поднес огонь к чаше, наполненной черным земляным маслом, и когда то занялось, вдохнул едкий горький дым.
Пламя было ровным и в том виделся добрый знак.
Ему отчаянно не хватало добрых знаков. Меж тем он подошел ко второй чаше. К третьей. Факел в руке казался тяжелым, а путь – почти непосильным. И пожалуй, лишь врожденное упрямоство заставляло идти. И еще крепкое плечо того, кто все еще носил имя Мекатл.
Скоро.
Огонь с чаш стекал по каменным руслам, которые тоже наполнили маслом. И оттого во тьме ночной было видно, как медленно неумолимо расползается пламя, охватывая один ярус пирамиды за другим.
И вот уже там, впереди, где-то невыносимо далеко, ночь исторгла еще один костер.
И второй.
Третий.
Вскоре костров стало множество. Они ярко пылали на вершинах малых городских пирамид. Они освещали дворы храмов, ныне по случаю великого праздника открытые для людей. Они изгоняли тьму с площадей. И люди спешили подойти, собрать искру благословенного огня, заключить её в хрупкий плен светильника, дабы с ним принести благо в дом свой.
Когда-то это казалось правильным.
Верховный опустил факел к последней чаше до того, как огненные линии сомкнулись. Успел. Даже дышать и то легче стало.
Нет, никаких правил.
Примета.
Одна из многих.
Где-то там, в городе, загудели трубы, застучали барабаны, открывая праздник. Вылетели во двор танцоры в масках, расписанных лазурью и кровью. Закружились.
Когда-то и он примерял…
Как невыносим давно.
- Пора? – Мекатл явно чувствовал себя неспокойно. Впрочем, как и пленник, которого разложили на камне. И кажется, был он знаком Верховному.
Кто-то из жрецов?
Пожалуй. Многие ныне кровью докажут свою веру.
- Еще рано, - Верховный оперся на сильную руку.
С того дня, когда случилось то, что случилось, минуло семь дней.
Семь долгих дней, за которые ничего-то и не произошло.
Почти.
Но два десятка воинов, верных Владыке Копий, покинули город. Пусть легким будет их путь.
Он поднял голову, но небо ныне оставалось спокойным. Темно. Высоко. И звезд в достатке. И все-то на своих местах. Вон Пастух склонил голову перед Воином, а Дева подняла свое Веретено, от которого протянулась Звездная нить.
Все как… было?
И будет?
Потом, когда Верховного все же не станет? Но пока он есть. Стоит. Дышит. Думает.
О чем?
О том, что веселье в городе набирает силу? И что ряженые бойцы, спеша поразить друг друга ловкостью, достают клинки? Что вот-вот прольется первая кровь?
Или нет?
Или сдержатся, дожидаясь, когда будут выпущены в круг танцоров рабы. Сытые. Крепкие. Получившие надежду на свободу.
Рабов обычно отбирали загодя. Кормили хорошо, ибо нет радости богам в победе над слабым. Учили порой. И обещали свободу.
Что ж, за черту они и вправду уходили к предкам свободными людьми.
Но в этом году Охтли многое изменил. И не случится ли так, что он испортил праздник?
- Не пора ли? – робко спросил Мекатл, явно нервничая.
С чего?
Её благословение было с ним. А прочее… не важно.
Верховный не задавал вопросов. Ждал.
Нет ничего тяжелее ожидания. Но уже скоро. Что бы ни зрело в сердце Мекатла, оно почти готово показать себя. А стало быть, спешка ни к чему.
Не в этом деле.
- Начинай, - Верховный кивнул. Сам бы он погодил еще немного, ибо только-только полночь минула, но у Мекатла и вправду опыта не хватит.
Мекатл поклонился. И выбрал нож.
И все-таки он заорал, тот, кто еще недавно ругался, призывая на голову Мекатла все казни небесные. Они часто ругаются, и постепенно к тому привыкаешь настолько, что тишина начинает пугать.
Верховный подошел к алтарю.
Семь дней.
Семь дней, чтобы вычистить заразу в Храме. Не без помощи Владыки Копий, и теперь Верховный ему обязан. А надеяться, что про этот долг забудут, смешно.
Семь дней работы мастеров, чтобы вытянуть имена. Впрочем, их не так и много. Это радует. Или просто те, кто попал в сети, знают немного?
Тоже возможно.
Главное, что имена есть.
…вопль сделался тонким и звонким, что струна. И перешел в хрип.
- Ты режешь слишком глубоко, - Верховный положил руку поверх огромных ладоней Мекатла. – И торопишься. Не спеши. Время не имеет значения. Ничто не имеет значения.
Пленник дышал. Тяжко. Хватая воздух губами.
Глупец.
Большинство тех, кто пошел за Охтли, умом не отличались. Просто увидели свой шанс. И… сам Верховный, разве не делал он так? Разве не искал милости сильных, чтобы выжить?
У него вышло. У Охтли нет. На все воля богов.
- Вот так… теперь подхватываешь кончиком лоскут и резко тянешь вниз.
Он исполнителен, Мекатл, получивший шанс.
И силен.
Лоскут кожи срывает с легкостью, что недоступна Верховному. И никогда-то не была.
- Теперь второй. Следуй рисунку.
Пленник продолжает орать, и в какой-то момент крик переходит в вой.
Имена… Имена в свитке. И видят боги, Верховному хотелось добавить в этот свиток еще пару, из тех, кто должен был бы, если не участвовать в заговоре, то хотя бы знать о нем.
Не стал.
Правильно ли? Он не знал.
Он поднял голову, убеждаясь, что небо все еще темно. Время есть. У них всех еще есть время. Даже у того, кто корчился на алтаре, отдавая свою кожу.
Рабы уже принесли корзину с листьями кукурузы. Их Верховный сам укладывал чан.
В прошлом году.
И заливал водой. А после следил, как в воду добавляют травы. И ныне листья стали мягки, что ткань. Или содранная шкура. Он поднял один и приложил на место, уже освобожденное от кожи. Пленник дернулся и заорал еще громче. Скоро совсем сорвет голос.
Верховный покачал головой.
И потянулся за вторым листом.
И все же… странно. Они не ушли из города. Никто из тех, чьи имена были в списке. А ведь должны были понять… понадеялись, что Охтли промолчит? Глупо. На это никто никогда не
