– Я знал, конечно, что сильно закопал себя в отношениях с ней своими косяками, – выдыхаю тихо, – но чтобы настолько…
– Да уж, – ядовито комментирует Вика, – настолько закопался, что я бы посоветовала тебе быть менее усердным в своих раскопках. Еще немного – и ты до центра Земли доберешься. А там, говорят, жарковато.
Да какой там центр Земли. Я скоро с той стороны планеты выберусь, до того глубокая у меня будет яма.
– Когда мы с тобой решили, что продолжим общаться, мы сошлись на том, что не будем вспоминать про эпизод наших с тобой отношений, – недовольно озвучивает Вика, – я не из тех, кто будет осознанно бесить мужа, держа при себе безответно влюбленного бывшего. Ты сам сказал, что перегорел. Но теперь получается, ты мне наврал. А может, ты вообще как эта твоя Воронцова? Тайный сталкер-маньяк?
– Вика, – я перебиваю её тираду, ловлю очередной острый взгляд, – ты можешь хоть минутку помолчать?
Она ехидно приподнимает брови. Внимательно, мол, слушаю. А слушать особо нечего. Если все так, как она говорит, то мои срочные разговоры ждут меня совсем не здесь. И совершенно непонятно, какими словами мне объясняться с Энджи – но как-то это делать придется.
– Мне нужно идти, – честно признаюсь Вике, прихватывая её за плечо и выводя за дверь палаты, – вижу, что ты недовольна, понимаю, что повод очень весомый, но… Я должен Энджи километров сто извинений. И боюсь, что очень просрочил их доставку. Каждая минута на счету.
Отпускаю её, прощально киваю, шагаю в сторону лифта.
Она и сама найдет, где выход.
– Ну, хоть приоритеты у тебя правильные, – слышу обращенные моей спине слова, – есть свет в конце тоннеля.
Правильные приоритеты. Хоть что-то, чтоб меня, правильно в жизни сделал!
А вот насчет света в конце тоннеля – очень сомневаюсь. Нет его у меня. Ну да черт с ним. Это совершенно не повод переставать барахтаться.
Энджи
Когда он заходит – я все еще сижу на окне. Нет никакого желания слезать. Тем более подоконники тут удобные, специально для сидения всякими подушками оборудованные. Можно даже лампу включить, если приспичит почитать вечерком. Впрочем, сейчас еще не темнеет, мне и так нормально.
Сижу. Читаю. Удивительно. Даже не отсутствующим взглядом страницы сверлю, а реально читая, улыбаясь выходкам героев книги.
Рыб она рисует. Магию она будит. Молодец какая. Может, и мне сейчас попробовать?
Волшебства, хорошего такого, качественного, жизненно не хватает. Или в этом и есть наша проблема? Мы хотим только хороших чудес, и у нас такие строгие критерии, что чудеса просто не прорываются сквозь безжалостный кастинг.
– Быстро ты её отпустил, – медленно, будто мне действительно плевать, говорю я, когда в дверях палаты появляется и замирает сусликом Ольшанский, – не ожидала от тебя. В конце концов, она для тебя…
Не договариваю. Не хочу. Просто не хочу это повторять. Я и так знаю. Незачем бередить эту рану снова. Из нее и так фонтаном хлещет кровища.
– Ты не права, – он произносит это, быстро преодолевая палату, – Энджи, что бы ты ни думала насчет меня и Вики – ты не права.
Хорошее заявление. Сказанное так отчаянно, что я почти верю. Почти.
– Да что ты? – фыркаю и сама слышу свою горечь, которая плещется из вскрытой раны. – И почему это? Потому что ты так сказал? Так ты много говоришь, Ник, это не делает твои слова истиной.
– Пожалуйста, – он шепчет, роняя свои тяжелые ладони на мои колени. В глаза мои заглядывает, – пожалуйста, хоть одну минуту веры мне дай. Хоть что-то услышь.
– Минута веры? – повторяю задумчиво. – А не слишком ли дофига ты хочешь, Ник? Да и что такого ты скажешь? Что не любишь её? Не любишь, да и не любил никогда?
Мне, пожалуй, хочется, чтобы он это произнес. Хочется это услышать той частью души, что слепа ко всему остальному. Но только… Я ведь не дура. Не поверю вообще ни на грамм.
– Да при чем тут любовь, Энджи? – Ник покачивает головой. – То, что у нас с ней было, даже на внятный роман не годится. Да – увлечение. Да – с помутнением. Ничего больше.
Я фыркаю. Еще один смешок. Еще и еще. Это, наверное, что-то вроде задавленного истерического хохота, который не смог выбраться наружу.
– Ну вот как тебе верить, Ольшанский! – встряхиваю головой – надеюсь, лапша с ушей моих вся осыпалась. – Ты ведь стоишь сейчас. В глаза мне смотришь. И врешь. Будто не помнишь, что это при мне она бегала к тебе целоваться. При мне ты её по обедам таскал. Её ты повез в наш с тобой клуб. К нашим лошадям!
– Да не в ней было дело, – тихо и совершенно отчаянно выдыхает Ник, – не в ней, Энджи.
– А в ком? – моя ирония грозит вот-вот обратиться в сарказм. – Ольшанский, прошу тебя, изложи мне хоть одну убедительную версию. Потому что пока что ты только хуже и делаешь.
– Да, – он вымученно улыбается, – делать хуже – это я умею. Настоящий профи в этом вопросе.
– Тик-так, – красноречиво приподнимаю повыше руку с часами, – твоя минута веры началась сейчас.
Только на совершенно бессильном взгляде “глаза в глаза” он теряет секунд тридцать. Еще десять уходит на то, чтобы он отшатнулся от меня, зарылся пальцами в лохмы – внутренне я ставлю галочку “он выбит из колеи” – и уселся на мою кровать. Наверное, чисто потому что мне почти физически приятно наблюдать его раздрай – я никак не тороплю его. А так бы поторопила. В конце концов, я же стерва с секундомером, нужно поддерживать это амплуа!
– Дело было во мне, – Ник открывает рот, только когда от его минуты остается секунд пять. Говорит это и снова повторяет: “Дело было только во мне, Энджи”.
– Ну конечно, в тебе, – усмехаюсь, – ты её увидел, ты в неё влюбился, конец истории.
Мазохистка я все-таки. Надо бы его просто взять и выгнать, а я сижу. Давлю на нарыв на своей душе. Выжимаю из него скопившуюся внутри боль.
– Нет, не так, – Ник отрешенно покачивает головой, – все гораздо раньше началось, Энджи. Я объясню, если ты хочешь.
Я должна сказать: “Не хочу”. Я должна ему напомнить, что время кончилось.
Да и без времени, я не верю, что существует такая история, которая заставит меня вдруг поверить, что в Вику он был влюблен не по-настоящему.
И все же…
Мои пальцы откладывают книгу в сторону. Пока что мне не до теплых сказок Фрая. У меня тут другая. Своя сказочка разворачивается.
– Я тебя слушаю, Ник, – улыбаюсь нетерпеливо. Сама не верю, что он меня убедит. Но очень уж интересно!
Конечно, он не спешит мне ничего говорить. Башку свою лохматит, сидит весь из себя понурый.
– Твой тайный план в том заключается, чтобы дня родов дождаться? – спрашиваю с интересом, – так такими темпами я тебя на него не пущу. Потому что нафига мне там тот, кто сохнет по другой женщине.
