и шепчет:
— Может, мне все-таки суждено сожрать тебя сегодня, а, Агата Виндроуз?
Р-романтичный вопрос, не правда ли? Какая девушка устоит, если вот это ей прошепчет на ухо роскошный рыжий демон?
— А еще варианты развития наших отношений у тебя имеются? — тихонько выдыхаю я, прикрывая глаза.
— Варианты? — Генри раскатисто рычит в ответ на этот вопрос, и это звучит как издевательский хохот. — Ты — Орудие Небес, Агата. Мой вечный искус. Для тебя у меня нет больше никаких вариантов. Ты — еда. И ничем иным не будешь. Ясно?
— А! Ясно, конечно, — пожать плечами, будучи прижатой к земле тяжеленной сильной тварью, сложно, но я справляюсь, — тогда ешь меня, пожалуйста. Приятного аппетита, Генри! Если хочешь, я могу встать и чуть-чуть попрыгать, пыль стряхну, чтоб тебе не что попало с земли есть. Хочешь?
Какая жалость, что этой шутке могу посмеяться только я, только нервно и только мысленно. По-моему, она мне особенно удалась.
Нас окутывает тишина. Глухая, пронзительная тишина, когда Генри лишь вглядывается в меня, пытаясь понять, откуда вообще вылезло такое чудовище на его голову, а потом глубоко вздыхает.
— Ты вообще когда-нибудь сдашься? Я тебя прошу. Не надо за меня воевать. Не надо. Я так хочу. Я все это решил. Ты не сможешь заставить меня быть лучше, если я этого не хочу.
Я осторожно накрываю ладонью его лапу. Там под этой грудой мышц и черной чешуей прячется хорошо известный мне рыжий тип. Которого я сейчас не так уж плохо понимаю.
— Мне не нужно тебя заставлять, — упрямо произношу я, — ты уже лучше, чем все о тебе думают. И точно лучше, чем ты сам о себе думаешь.
— Я почти тебя сожрал, — Генри рычит гневно, раздраженный моей упертостью, наверное, сейчас он Артура Пейтона хорошо бы понял… — слышишь меня? Почти сожрал!
— Почти, — глубокомысленно замечаю я, — Генри, я не принимаю никаких почти. Здесь и сейчас ты потому, что тебе взбрело в голову, что так будет лучше. Что так ты меня защитишь. Только не надо меня защищать. Я — твой поручитель. Я отвечаю за тебя. Не наоборот.
И снова я получаю долгую паузу, после которой лапа, прижимающая меня к бетонной плите, медленно становится ладонью.
На самом деле процесс не жуткий, слегка завораживающий. Как будто Генри втягивает своего демона внутрь себя.
— Поручитель… — Генри тихонько покачивает головой, так и оставаясь на корточках, — ты всего лишь глупая девчонка, Агата. И только. Я рад, что встретил тебя, кто спорит, только… Ты не можешь со мной ничего сделать. Разве что как тогда попросишь тебе поверить, что и для меня есть какая-то иная судьба. Мы это уже проходили, помнишь?
Помню ли я?
Как просила его об этом еще тогда, в день его освобождения? Помню. И как он мне ответил, тоже помню. Он и сейчас намерен сделать то же самое, я по глазам вижу. Только сейчас — он бежать не станет. Гад!
Тогда — он не поверил мне. Сейчас — не верит себе. Вся и разница!
— Вижу, ты уже решил, что будешь делать, — фыркаю я и закидываю руки под голову, — давай, вперед, я жду.
Секунда. Секунда. Секунда. Когти не впиваются в мою кожу…
— Агата, — голос Генри звучит глухо и измученно — кажется, я выпустила из него все жилы, — я не получу удовольствия от этого. Ни капли. Ты не оставляешь мне выбора.
Оправдывается? Исчадие? Ну надо же! Интересно, сколько он сейчас шаблонов порвал?
— Что ж, насчет выбора — ты мне тоже права на маневры не оставил, — я с горечью кривлю губы и замолкаю, уставляясь в небеса. Светлые. Почти белые. А в смертном мире уже, поди, ночь глухая.
Что ж, в Лимбе белые ночи не редкость. К ним привыкаешь, как и к отсутствию будильников.
А Генри медлит. Вот все же вроде решил, но все еще медлит, пытаясь понять, что именно я задумала.
— Ты не отмолишь меня снова, — наконец произносит он, — тебе не позволят.
— Кто не позволит? — я иронично поднимаю бровку — всегда хотела так сделать, а ситуация сейчас самая для этого подходящая. — Триумвират?
Не то чтобы я сомневалась, что они не могут. Но мистеру Пейтону придется все свое бессмертие положить, чтобы доказать, что мне действительно нельзя делать то, что Небеса мне доверили. Я упертая.
— Я не позволю, Агата, — ровно отвечает Генри, все так же глядя на меня сверху вниз, — я тебе этого не позволю. Я уже говорил, ты не можешь заставить меня стать лучше.
Снова здорово.
И как… Как ему объяснить?
— Господа, по-моему, у вас пат, — насмешливо покашливает сбоку мистер Пейтон, — давайте прервемся на обед, что ли.
Я чуть поворачиваю голову и уставляюсь на него.
Все-таки архангелы — жуткие читеры. Мы не заметили, как он очнулся, как встал, даже то, как он снова поднял и переставил такую тяжеленную штуковину как его молот, который только в его руках выглядит пенопластовым. Ни звука. Ни шороха. Он просто был невидим для нас все это время, и вот сейчас соизволил разрешить нам себя увидеть.
Я тоже так научусь! И буду… И буду… И буду ему в кабинет карикатуры на него же проносить. Из вредности!
Что возмутительно — Артур вообще не выглядит даже самую малость оглушенным. Стоит весь из себя такой задумчивый, в трех шагах от нас, расслабленно опираясь ногой на поставленный на крышу молот. Пальцы выстукивают по стальной набалдашине на рукояти что-то неторопливое.
— Хартман, скажи мне честно, ты на Поле хочешь? — совершенно неожиданно Артур обращается именно к Генри. Спокойно, невозмутимо, будто и не толкнул его десять минут назад своим же молотом в грудь, перехватив его на манер мини-тарана, чтобы эффективнее выбить из демона дух. Как и не с героем розыскных сводок вовсе. Боже, да он даже со мной менее уважительно разговаривает.
Генри недоверчиво склоняет голову набок.
— А что, у меня есть варианты? Будет толк туда не хотеть?
— Варианты… — Артур повторяет это слово неторопливо, будто пробуя его на вкус, а потом опускает взгляд своих серых непроницаемых глаз на меня, — есть ли у нас иные варианты, леди Виндроуз?
Вот именно тут я понимаю, что все — пора завязывать лежать. Я наотдыхалась!
