– Ты шутишь, кто не помнит Ику? Я, правда, долго не мог решить, кто мне больше нравится – она или Анастасия Вертинская.
– Я ассистировал на операции. Ее у нас оперировали. Профессор тогда решил не рисковать, а я предлагал радикальное решение. Потом оказалось, что я был прав. Если бы сделали по-моему, она бы еще пожила. Трудно сказать сколько, но два года точно. Профессор, что называется, сделал все, что мог, план операции согласовали тогда с мужем. Претензий не было. – Сергей Сергеевич помолчал. – Ее похоронили в Парголово. Я был на похоронах. Там и познакомился с Глебом.
– А ты, Анюта, знаешь, кто такая Ика Тугарина? – спросил Георгий Филиппович.
Глеб слегка напрягся.
– Конечно. Икона отечественной моды. Самая красивая девушка Советского Союза.
– А ты, Ань, чем-то на нее похожа. Только не подчеркиваешь свою яркость. Как вы считаете, Глеб? – Сергей Сергеевич повернулся в его сторону.
Глеб занервничал. Нужно было его выручать.
– Извините, мне пора бежать, – заторопилась я.
Я поцеловала в щеку Георгия Филипповича и чинно поклонилась Сергею Сергеевичу.
Глеб пожал им руки, и мы вышли на улицу.
– Вероника Тугарина – моя мать, – прокомментировал он учиненный мне экзамен.
– Я знаю, – устало ответила я.
Он не спросил – откуда. Я не стала углубляться.
Мы молча доехали до моего дома.
* * *
Глеб запарковал мою машину на ее законное место.
– Так я завтра тебя побеспокою.
В ответ я кивнула и махнула рукой.
Подъем на второй этаж дался мне нелегко.
Я позвонила в квартиру Филоновой.
Открыл Остин.
– Слушай, может, мне в больницу лечь?
– Ложись, если средства позволяют. В бесплатную не советую. Пользы не будет.
– Ты уверен, что у меня не прободение?
– Укол помог?
– Помог.
– Значит, не прободение. При прободении не помог бы.
– Мне есть можно?
– Сейчас скажу Сашке, чтобы сделала тебе рисовый кисель. – Остин хитро посмотрел на меня. – Этот крутой к тебе неравнодушен.
– По-твоему, ко мне все неравнодушны.
– Он так переживал за тебя! И расспрашивал про парня, который вчера заходил, кем тебе приходится.
– И что ты сказал?
– Сказал, что парня не знаю, но что видел, как он ушел вскоре после него.
– Ты и его видел?
– Да, я к почтовому ящику спускался.
– А откуда знаешь, когда Костян ушел?
– Рекомендую, дверной глазок.
– Помнишь, Остин, любопытство сгубило кошку? Перестань за мной шпионить. А то нажалуюсь Филоновой.
– Жалуйся сколько влезет. Она сама меня посылает. «Что-то на площадочке шумно. Поди погляди, кто пришел». Так что у меня на шпионство лицензия.
– Лечить меня дальше как будешь?
– Ты все три лекарства принимаешь?
– Нет, только одно.
– А питаешься правильно?
– Нет, неправильно.
– Тогда помрешь скоро.
– Типун тебе на язык.
– А знаешь что? Я этому крутому нажалуюсь. Скажу, ты деньги тратишь, а она лекарства не принимает. Он тебе живо мозги вправит.
– У нас с ним формальные отношения. Деньги я ему верну. Сколько ты с него взял?
Остин потупился.
– Отвечай.
– Двести баксов.
– Остин, ты – выжига.
– Ладно, мне пора, футбол начинается. Таблетки прими. А кисель Сашка скоро принесет.
Ужасно хотелось спать. Я еле дождалась филоновского киселя.
Ночью мне приснился страшный сон. Глеб в белом халате и резиновых перчатках достает из груди живой Кораблевой бьющееся сердце, кладет его в шляпную коробку и кланяется портрету Вероники.
Аня Янушкевич делится опытом:
Изделия и кухонные поверхности из нержавеющей стали чистят следующим образом. Сначала удаляют загрязнения и протирают влажной тканью или салфеткой, затем наносят средство по уходу за металлом немецкой фирмы Luxus и насухо растирают до блеска. На обработку большого холодильника уходит примерно полчаса. Очень трудоемко.
Глава 20
Выходные
Утром желудок не болел. В голове было пусто. И сознание того, что проблемы, которые чуть не разрушили мою жизнь, отступили на заранее подготовленные позиции, уже казалось привычным, само собой разумеющимся. Моей жизни и моему благополучию ничто не угрожало. Кроме маньяка, которым вчера мне представлялся Глеб. Однако при свете утра все вчерашние страхи показались несусветной чушью.
Сегодня он покажет мне свою тайную комнату. И кое-что еще. Без этого я не уйду.
Я поползла на кухню варить себе овсянку на воде. С первым ударом десятичасового боя раздался телефонный звонок.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Глеб.
– Вроде хорошо.
– Поможешь мне?
– Может, на следующей неделе? – для приличия поломалась я.
– Мне в понедельник нужно лететь в Нью-Йорк и потом во Франкфурт.
– Переводите капитал в евро?
– Да, все происходит не так быстро, как хотелось бы, теперь терплю убытки. Но пока еще успеваю.
Я собралась, старательно накрасилась, выбрала из Глебова пакета то, что еще не надевала.
Вышла на площадку и позвонила Филоновой.
Вышел злой и заспанный Остин.
– Остин, у меня такая слабость, а сегодня – главный день моей жизни. Как бы мне безвредно взбодриться?
– Никак нельзя. Лучше лежать и употреблять кисель каждые три часа. Есть еще варианты. Водка с сырыми яйцами. Но – птичий грипп. Или облепиховое масло. – Остин почесал макушку. – Могу предложить пару доз глюкозы внутривенно.
– Давай.
Я вернулась к себе и села за кухонный стол. Явился Остин со жгутом, шприцем и коробкой глюкозы.
Я перетерпела вивисекцию.
Через десять минут я действительно почувствовала себя бодрее, разум вскипел под крышкой. И я была готова совершить еще один рывок на вершину Эвереста.
Ехать было недалеко.
Глеб ждал меня.
– Ты неплохо выглядишь. Как удалось подлечиться?
– Внутривенная глюкоза.
Глеб расхохотался. Подумал, что это шутка.
