собой.
- Это портрет матери моего мужа, - сказала я господину фон Ло. – Вы не знаете, кто художник?
Он долго рассматривал картину, хмуря рыжие, как апельсин, брови, а потом покачал головой.
- Впервые вижу эту работу, - сказал господин фон Ло. – Могу только сказать, что портрет, скорее всего, был написан двадцать или тридцать лет назад. Тогда носили такие головные уборы, вроде тюрбана… Но манера написания совершенно не подходит для того времени. Тогда модно было рисовать портреты знатных дам с птицами, а не с цветами. А тут, как видите, незабудка.
- А муха? – спросила я, волнуясь. – Почему тут нарисована муха?
- Написана, - вежливо поправил он меня и пожал плечами: - Не знаю, что означает это насекомое. Возможно, художник был тщеславен, и хотел, чтобы все видели, насколько портрет похож на оригинал. Вот, мол, смотрите, как похоже я нарисовал муху, значит, и женщину нарисовал похоже.
Это была ещё одна версия, почему на картине изображена муха. И что-то ни одна из версий мне не нравилась.
- Значит, невозможно узнать, кто написал портрет? – спросила я с таким разочарованием, что господин фон Ло улыбнулся.
- Сожалею, но стиль мне незнаком, - сказал он. – Но мазки нанесены очень тонко. Использовалась техника лессировки, а это очень сложный приём. Художник такого уровня вряд ли был самоучкой, скорее всего, обучался в художественной школе, в столице… Но мне он неизвестен. Тридцать лет назад я был ещё юнцом и жил далеко отсюда. Но почему бы вам не расспросить бывшего главу гильдии? Господин Вилль, правда, лет десять как отошёл от дел, но живёт на соседней улице. В доме возле фонтана. Там ещё аллейка молодых елей. Навестите его. Возможно, он что-то вспомнит.
- Благодарю вас! Если решусь на свадебный портрет, обязательно закажу его вам! – щедро пообещала я и потащила Ричарда к дому с фонтаном.
Господин Алессандро Вилль (и у него было вычурное иностранное имя) сам открыл нам дверь, распространяя запах масляных красок, оливкового масла и вина.
- Заказы временно не принимаю… - начал он слегка заплетающимся языком, но я приподняла ткань, показывая ему портрет.
- Вы случайно не знаете, кто художник, господин Вилль? – спросила я, волнуясь сама не зная почему. – Это очень, очень важно.
- Не знаю… - ворчливо начал бывший глава гильдии, но замолчал на полуслове, взял картину из моих рук, долго смотрел на неё, а потом мотнул головой, приглашая войти.
Мы с Ричардом переступили порог и оказались в тёмном коридоре, где дуло изо всех щелей, и ещё сильнее пахло вином и красками.
- Не могу утверждать точно, - заговорил господин Вилль, продолжая разглядывать портрет, - но похоже на руку Герарда Хоха. Был у меня давным-давно такой ученик. Очень тщеславный парень. Но талантливый. Кажется, это его рука.
- А где он сейчас? – я затаила дыхание.
Хоть бы этот Герард проживал тоже где-нибудь на соседней улице…
- Он умер больше двадцати лет назад… - проворчал художник и вернул мне картину.
Умер! Теперь мы точно ничего не узнаем. Вот так неудача…
- …но я считаю, что его убили, - закончил фразу господин Вилль.
- Убили? – переспросил Ричард, молчавший до этого. – Кто и за что?
- Если бы знать, - хмыкнул художник и мотнул головой: – Проходите в мастерскую. Угостить господина мне нечем, но для барышни где-то у меня тут завалялись засахаренные орешки… Если я не съел их под сотерн…
Тяжело ступая, он ушёл куда-то в темноту, а мы с Ричардом двинулись в сторону единственного светлого пятна в коридоре.
Это, и в самом деле, оказалось мастерской – грязной, запущенной, полной незаконченных картин. Здесь пахло не только масляными красками, но и бараньей похлёбкой, плесенью и ещё чем-то сильным и противным, вроде сгнившей капусты, отчего хотелось заткнуть нос и не дышать.
- Похоже, жизнь бывшего главы гильдии заканчивается не очень весело, - заметила я, переходя от одной картины к другой, и закрывая рукою рот и нос, хотя от запаха затхлости это не помогало.
- Очень сочувствую, - ответил Ричард, - но, может, ты объяснишь, что за внимание к этому портрету? Я обещал ничего не спрашивать. Но это странно, Сесилия.
- В этой истории всё странно, - призналась я. – И все странности упираются в портрет твоей матушки. Я уверена, что в нём… - тут я поколебалась, но закончила: - что в нём запечатано злое колдовство, о котором говорила Стефания Близар. Ты не заметил, но прошлой ночью эта картина снова пыталась устроить пожар…
Ричард приподнял брови, и я заговорила торопливо и сбивчиво:
- Это звучит невероятно, но вспомни, сколько невероятных вещей произошло с нами… с тобой… Стефания предупреждала меня насчёт мухи – и вот она, муха, на картине. Сара – служанка из Эпплби хотела уничтожить картину… Сначала я думала, что это Сара подожгла дом, но теперь уверена, что картина сама вспыхнула, когда мы с тобой целовались в лесу. Картина словно не хочет нашей любви, Дик.
Ну вот, я сказала это. Сказала – и замолчала выжидающе.
Ричард откинул ткань и долго смотрел на портрет.
- Это всего лишь картина, - сказал он, наконец. – Она не может помешать нам. К тому же, это – единственное, что досталось мне от матери. Она прислала мне в подарок…
- Она сама привезла этот портрет? – перебила я Ричарда.
- Нет. Тётя говорила, что портрет привезли посыльные, а через несколько дней стало известно, что моя мать умерла. Она словно предчувствовала собственную смерть.
- Может, и предчувствовала, - пробормотала я.
Ричард вопросительно посмотрел на меня, но отвечать уже не было необходимости, потому что вернулся хозяин дома.
- Вот что, орешков я не нашёл, - покаялся он перед нами. – Скорее всего, я их съел… И даже, кажется, не под сотерн, а под пассито…
- Ничего страшного, мастер Вилль, - заверила я его. – Я прекрасно обойдусь без угощения. Благодарю за ваши доброту и гостеприимство. Но вы обещали рассказать про ученика… про Герарда Хоха. Я правильно назвала его имя?
- Правильно, - проворчал Вилль. – Хороший был парень. Талантливый. Даже очень талантливый. Он бы далеко пошёл, но у бедолаги не было богатых покровителей. Он был из простой семьи, и на холсты-то не всегда денег хватало, не то что на краски. Он, конечно, получал
