У меня мурашки бегут по спине от всего Вермеера и от рембрандтских стариков. Можете все это считать голимой попсой, мне плевать.
— Лех, а у тебя от чего мурашки бегут по спине?
Не дай бог, сморозит сейчас что-то, вроде «от тебя, Таня!» Сразу развернусь и уйду. А он задумался. Уже хорошо.
— Список длинный. Сразу и не упомнишь. Но вот все то, что ты перечислила — это, конечно, вершина. Серьезно. В музыке еще Jesus Christ Superstar…
Блин! Как я забыла?!
…и Spanish Caravan The Doors.
Ух ты, какое у него произношение!
— А по поводу Вермеера… Знаешь, какая цитата висит в музее Дали в Брюгге?
— Какая?
— В примерном переводе: «По сравнению с современными художниками, я — гений. По сравнению с Вермеером, я — дерьмо». Что-то вроде этого.
— Да, круто. А ты, что был в Брюгге?
— Приходилось, — пожал плечами. — И насчет Шагала ты не права. Дело вкуса, конечно, но его романтизм еврейства оказал огромное влияние на весь мир, открыв ему не привычную забитость черты оседлости, а великую любовь между людьми. Я неисправимый романтик?
— Ага, — улыбнулась я.
— Посидим тут?
И мы сели в самом центре Тель-Авива в небольшом ресторанчике средиземноморской кухни. Я заказала форель, которую в жизни не ела и не поела бы никогда: больно дорого для приживалки. Но раз выпала такая возможность, почему бы не поесть форели. Говорить это надо, жеманно отставив мизинчик и обмахиваясь веером. Да где там, жеманности сроду не было, как и веера. Будем есть по-простому. Не ела — жрала эту вкуснючую рыбу и чувствовала себя почему-то наложницей набоба. Кто такой набоб, кстати? Да какая разница. Леха взял пиво, я — бокал красного, хотя к рыбе положено белое. Но вот почему-то захотелось красного. Разорять бедного звуковика с ТВ, так разорять, нечего нищим девушкам пыль в глаза пускать. Хотя, это я злобствую, конечно. Вот что я из него кровь пью? Хороший парень. Добрый. Я ему нравлюсь — это видно. Да и он мне нравится, что душой кривить, особенно как целуется. Интересно, а как он… Так, Таня! Держи себя в руках!
Проверить это удалось в тот же вечер, потому что Леха ожидаемо пригласил выпить у него в комнате, а я ожидаемо согласилась. Оказался он удивительно нежным, трогательный такой. И, самое главное, никуда не торопился. Медленно меня раздевал — а я сообразила надеть хорошее белье. Заранее присмотрела и купила. Женщины всегда знают, когда и на что деньги тратить. И когда надевать, понятное дело.
В общем, довел он меня до вершины первый раз так, что его сожитель… тьфу, сосед! — аж хрюкнул за стенкой. А потом еще и еще раз! Неудивительно после такого-то воздержания. И так это сделал, и вот так… В общем, в самый нужный уже для него момент мне в голову стукнуло:
— Погоди, у тебя презервативы есть?
Он — раз! — и съежился, сжался. Ну, не придурки эти мужики? Я, значит, заранее все планируя, покупаю белье, кофточку, навожу марафет, а этот дебил о самом элементарном не позаботился?! Ну вот что с ними делать? Ладно уж, раз мне было так хорошо — и этого хорошо теперь надолго хватит! — не буду я тебя, Леха, гнобить. Не приведи господь, импотентом сделаешься. А способов удовлетворить мужчину без презерватива существует великое множество. Так что вот тебе парочка подарков от Татьяны Константиновны, нелегалки из Краснотурбинска. И Леха так благодарно откликнулся, что сосед за стеной хрюкнул еще раз. Чтоб ему на здоровье было.
Подвез он меня домой, опустошенную и, наверное, сверкающую довольной рожей. Почему «наверное»? Потому что в самый интересный момент вспомнила я Томера и чуть не испортила всю эту историю. Но собрала волю в кулак и кончила с Лехой, а не с Томером. Иначе было бы нечестно.
— Мы когда увидимся, Таня?
— Я позвоню.
Это не отмазка, Леха. Позвоню, точно. Не беспокойся. Ты у меня еще на Иерусалим в плане.
Фаня, естественно, все поняла. У нее на это нюх, как у ищейки. Лена быстро попрощалась и свалила, а мы с бабулечкой моей сели поболтать от души. Нет, не про сексуальные игрища и забавы, а, что называется, за жизнь. Я вся прямо светилась, да и старушка моя разулыбалась. Хорошая она бабка, все понимает, все чувствует, при том, что жизнь у нее была не сахар совсем. Кстати, надо бы ей сахар померять.
А потом я набралась смелости и спросила:
— Фаня! А кроме Блюмкина, Попова и Натана, вы любили кого-нибудь?
— Ну, а как ты думаешь? Любила, конечно. Ты же знаешь, мы, женщины, без любви не можем совсем.
И подмигнула. Так и расцеловала бы ее!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДВА БОЙЦА. ТЕЛЬ-АВИВ, 1945
Михаль закричала, заплакала, бросилась матери на шею. Фаня скинула свой огромный солдатский мешок на пол, подхватила дочь и тоже чуть не разревелась. Так они, обнявшись и спотыкаясь, вдвоем прошли в комнату, плюхнулись на диван. Михаль крепко прижалась к матери, Фаня гладила ее по голове, целовала в макушку, приговаривала что-то глупое, что обычно говорят после долгой разлуки. Что-то «как ты выросла!», «ты у меня совсем большая стала!», «какая же ты красавица!»
Из кухни вышел Меир, вытирая руки подолом фартука.
— Привет, дорогой! — весело сказала Фаня, продолжая обниматься с дочерью.
— Привет, — Меир развернулся и вернулся на кухню.
Фаня еще раз поцеловала девочку, шепнула ей на ушко: «Я сейчас!» и пошла вслед за Меиром.
— Красивая форма, — сказал тот, не поворачиваясь. — Ты у нас теперь кто? По званию?
— Petty Officer Wren…
— Это что такое?
— Что-то вроде сержанта, только в женской вспомогательной службе на флоте.
— Отлично! Значит, карьеру сделала у британцев?
— Меир! Мог бы и поцеловать при встрече, мы же столько времени не виделись.
— Два года и шесть месяцев. И не виделась ты не только со мной, но и с дочерью. Стоило этого звание британского сержанта?
— А сам как думаешь? И я уже сказала, это не сержант, это аналог. Кстати, что ты готовишь? Я голодная зверски!
— Овощное рагу. У нас, знаешь ли, с продуктами не очень.
— Погоди!
Фаня ринулась к брошенному вещмешку, вытащила оттуда банки, свертки, чуть не рассыпала, принесла на кухню, вывалила на стол.
— Вот, паек на дорогу выдали.
Меир помолчал. Потом сказал:
— Знаешь, мы без твоих пайков как-то обходились все это время и сейчас обойдемся.
— Папа! — Михаль появилась на пороге кухни. — Ты что? Это же мама вернулась!
— Я очень рад, — по-прежнему не отворачиваясь от плиты,
