— Не пытайся скрыть свои помыслы, — добил меня Буревестник, намекая, что все видел. — На весы попадет каждый твой поступок!
И я вспомнила, как всадила нож в Раена. Стало совсем не до смеха. Только вот отступать было некуда. Как говорила Фрида, хватит уже убегать и прятаться.
— Я готова, — уже увереннее повторила.
— В таком случае коснись шипа и произнеси заветное желание. Его Старцы исполнят, даже если твои злые поступки перевесят чашу добра.
Мне указали на тонкую иголочку среди лиан витого растения, покрывающего всю поверхность арки, через которую я пришла сюда. Медленно подняв руку, я отчего-то приготовила именно тот палец, который теперь украшал едва заметный рисунок.
«Прости меня, Хакарк, — подумала, с любовью взглянув на профиль волка, — но ты не можешь один отвечать за всех».
Подушечку пальца обожгло болью, по тонкому шипу покатилось несколько алых капель, а я громко произнесла:
— Прошу не допрашивать моего супруга, Хакарка Тэкати Эссшата, при этом позволив ему присутствовать на Великом Суде.
Повисло недолгое, но тяжелое молчание, после которого в моей голове раздались скрипучие старческие голоса, произносящие одно и то же:
— Да будет так. Именем Шести Богов мы объявляем Великий Суд и призываем свидетелей в Зал Правды.
Дальнейшее происходило будто во сне.
Никто не говорил, куда мне идти, но я шла, точно зная, куда сворачивать. По длинным светлым коридорам с высоченными потолками. Мимо проплывали смазанные тени: не то люди, не то призраки. Но я не удивлялась, будто так и должно быть, будто это нормально, что вокруг нет ни единой живой души. Иногда казалось, что слышу чьи-то голоса, но и они раздавались откуда-то издали и звучали глухо, неразборчиво.
Дальше шла лестница с разбитыми ступенями, казавшаяся бесконечной. И пока я спускалась, в голове менялись картинки из жизни. Даже те, что казались давно забытыми, стертыми из памяти за ненадобностью. Иногда от них хотелось плакать, иногда наружу рвался смех. Только губы кривились, а ни единого звука с них так и не сорвалось.
Когда впервые вспомнилось лицо Хакарка, глаза защипало от нежности и грусти — сколько важного я не успела сказать по глупости, сколько плохого успела наговорить по той же причине. Все прежние страхи и недомолвки оказались напрасными, но сожаление так и не пришло. Во сне нет места сожалению, есть только странное тупое безразличие, иногда раздираемое яркими воспоминаниями.
Опомнилась, лишь остановившись в центре огромного зала. Руки и ноги дрожали, губы оказались плотно сжатыми — не желали слушаться. Я осмотрелась и тут же поежилась, обхватив руками плечи.
Стены из темно-серого грубого камня. От центра по кругу шли скамьи, амфитеатром поднимаясь вверх. Чуть позади меня стояли два деревянных кресла. Одно предназначалось тому, кто стал инициатором суда, а второе — выступающему свидетелю.
Это знание совершенно внезапно возникло в моей голове, как и понимание того, что десять стульев впереди, расположенных на небольшом возвышении, займут присяжные маги. Те, кому природой и богами дано видеть прошлое любого человека. Дар, подобный магическому дару Фриды, показавшей мне воспоминания об отце и матери.
— Займите свое место, Дарна Эссшат! — громогласно разнеслось по пустому залу.
Повинуясь, села на стул, и в то же мгновение свет пропал, а на стенах зажглись десятки магических факелов.
— Просим присяжных явиться на заседание, — снова раздался тот же голос.
На стульях напротив замаячили неясные тени. Они крутились, переговаривались, общались, хотя я не понимала ни слова.
— Просим явиться свидетелей по делу, инициированному Дарной из рода Тарси, и занять их свои места.
Я с силой сжала подлокотники кресла, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке. Странное чувство. Необъяснимый страх перед силой Старцев заставлял трястись, словно я — кролик, а охотники совсем близко.
Так и вышло. Лавки по бокам от меня стали занимать люди. Они появлялись из ниоткуда, растерянно осматривались, пытались говорить, но, как и я, не могли. Лишь некоторые хранили спокойствие. А один прожигал меня взглядом, полным огня. Он злился и ждал, иного выбора я ему не оставила. Простит ли меня супруг когда-нибудь? И будет ли ему кого прощать?
— Прошу тишины! — Рядом со мной появился Буревестник. По-прежнему скрытый плащом, он сказал: — Великий Суд объявляется открытым. Все лица, замешанные в деле, вызваны в качестве свидетелей и будут отвечать сегодня перед ликами Шести Старцев и присяжных. Решения, принятые Судом, окончательны и обжалованию не подлежат. Призываю свидетелей быть честными, открыть свои души и покаяться, облегчив собственную участь.
В зале повисла мертвая тишина. Как ни напрягалась, я не слышала даже биения собственного сердца. Жива ли я еще?! Или?..
— И первый свидетель, она же заявитель, уже в центре зала, — снова заговорил Буревестник, указывая на меня рукой. Мне захотелось провалиться сквозь землю. — Прошу продемонстрировать нам весы справедливости.
Небольшая конструкция, напоминающая обыкновенные весы, которыми торговцы взвешивают фрукты и овощи на ярмарках, появилась у ног Буревестника. Объемные глубокие чаши были пусты и держались на одном уровне. Я даже немного нагнулась, чтобы проверить, действительно ли в них ничего нет. Вдруг там мои грехи, на самом донышке?
— Итак, что мы имеем? — Голос Буревестника разнесся под сводами зала, заставив меня прильнуть к спинке кресла и вжать голову в плечи. — Наполняйте чаши.
И посыпался песок. На мой взгляд, самый обыкновенный. В пустыне Хастарии такого видимо-невидимо. Только вот присяжные как-то нехорошо заволновались, подались вперед, словно рассматривали нечто, видимое им одним.
— Гордыня, — донесся до меня чей-то шепот.
— Зависть, — вторили ему.
— Гнев, — раздалось в голове.
И снова тишина. А мне было так страшно, что хотелось или скулить, умоляя о защите, или бежать без оглядки, потому что чаши наполнились едва не до верху и качались, не в силах остановиться. И все ждали, глаз не сводя с моих весов.
Наконец равновесие установилось, и одна чаша оказалась чуть ниже второй. А вот что в ней за песок был — знать не знаю. То ли грехи победили, то ли доброта. Скосив глаза на присяжных, постаралась разглядеть выражение их лиц, да только напрасно — они не выдали себя ни вздохом, ни словом.
— Присяжным все понятно? — словно издеваясь, уточнил Буревестник.
— Да, — ответили ему десятком разных голосов.
— Тогда перейдем к опросам. Поднимитесь, Дарна из древнего рода Тарси. Ответьте нам, сколько лет вам было, когда не стало матери?
Я встала на дрожащих ногах, с усилием проглотила ком, застрявший в пересохшем горле, и, распрямив плечи, сказала:
— Шесть лет.
