Маметкула подхватили воины, втащили на гору. Здесь только пыль вилась за ускакавшими всадниками. Внизу опять грохотало и выло. Маметкул подскочил к пушке и столкнул ее на головы этих проклятых русских... Тяжко поворачиваясь, орудие покатилось вниз.
Кашлык-Сибирь
Прорвав канаты и плоты, что перегораживали Тобол, подобрав казаков с мыса, огрызаясь редкими выстрелами, которые уже не могли достать убегавшие в леса и в степь разрозненные и рассеянные отряды войска Маметкула, казачьи струги медленно подошли к столице Сибирского ханства городищу Сибирь, или Искер, или Кашлык, — как называли его тобольские татары.
Подходили с зажженными фитилями, развернутым строем, готовясь ворваться в крепость изгоном, взломав пушечными выстрелами ворота... Ждали, что если уж на подступах к столице Кучум выставил такое войско, столько народу понагнал, то как встретит крепость!
Но чем ближе подходили, тем яснее становилось, почему хан пытался навязать сражение не у стен столицы.
Стен не было... Давно нечиненные, оплывшие валы, заросшие кустами сухие рвы. Прогнившие частоколы... Столица ханства крепостью не была. Это была очень старая огороженная ставка кочевника... Когда-то, очень давно, это было какое-то укрепленное городище.
— Да... — сказал Ермак. — На ханском пузе шелк, а в ханском пузе щелк.
— Где же ханский терем? — спросил наивный Черкас.
— А может, замок? — засмеялся Ермак. — Да, брат, тутошние государи во много как западных беспечней.
Он припомнил каменные твердыни, которые приходилось ему штурмовать на Ливонской войне, — Ми-таву, Могилев... Вспомнил многолюдный и словно выросший из земли Псков, Москву...
А это? Это была даже не деревня. Огороженное старым валом и повалившимся частоколом стойбище. Место было выбрано хорошо — берег высок и крут. И ежели бы стала на этом берегу мало-мальская крепостица или острожек, хорошо снаряженный, тут бы казачьему войску и головы сложить... Но ничего этого не было.
Ермак спрыгнул на берег и пошел с казаками, оскальзываясь на тропе, вверх, к покосившимся воротам городища.
— Видать, они тута николи не воевали, — выразил общее мнение Кольцо.
— Да у татар завсегда так-то, — сказал какой-то старый казак. — Скрозь обозы прорубаисси, прорубаисси... А как в ставку ворвался, а там и нет ничего. Одни кибитки стоят, а обороны никакой.
— Татарин в поле силен, а не за стенами, — сказал кто-то.
— Нет, брат, — возразил Ермак. — А Казань? Ты-то молодой, а я помню, какие там стены были. Как их порохом рвали. Край этот — мирный, вот что я скажу.
— Вот дак мирный! — засмеялся Пан. — Что ни год, Пермские городки горят. Что ни два — на Русь набегают. Вот дак мирный!
— Это верно, — согласился Ермак. — Только тут они нетронутые... Не достигали их тут, видно.
— Сражениев-то не было, — сказал Ясырь. — А так давились да резались небось. Нагляделся я на их мирную-то жисть... Не дай Господи!
Кашлык был пуст. В спускающихся сумерках чернело несколько десятков амбаров на высоких столбах, несколько изб и больших юрт. Нигде никого не было...
Казаки деловито подставили лестницу и полезли в амбар. Сунулись в темную дверь.
— Ого! — закричал оттуда казачина. — Живем!
Сверху он начал сбрасывать огромные связки мехов
чернобурок, белок, соболей.
— Живем, братцы.
— Харчи ищите! — приказал Ермак. — Мягкую рухлядь есть не будешь...
Атаманы поднялись в Кашлык, оставив половину казаков на стругах.
Казаки пошли прочесывать городище и скоро прибежали с известием, что оставлены все ханские юрты. За юртами стоял терем не терем, дворец не дворец. Виднелась над войлочными серыми куполами его крыша, украшенная резными крашеными досками.
Казаки было сунулись в юрты, но там на них стали, как собаки, бросаться какие-то старухи.
— Гарем ханский! — сообразил Мещеряк. — Да неужто Кучум свой гарем бросил? Вот это да!
Ермак свистнул своих родаков. Молчаливые и похожие на него самого, как братья, кряжистые, широкоплечие казаки встали, как из под-земли, рядом со своим атаманом и родственником.
— Не подпускайте никого близко! — приказал им Ермак. — Станут казаки в гарем ломиться — стреляйте разом первого же, кто сунется. Сразу, чтобы толпа буйная на вас не навалилась. Ой, беда! — сказал он Мещеряку. — Уж не без умыслу ли тут бабы оставлены? Сейчас казаки загулеванят. Почнут баб таскать да через них драться меж собою, а Кучум и налетит! Мещеряк, бери своих казаков, гони всех из крепости на струги, пущай версты на три вниз спутаются и там станом отаборятся! Ой, беда! Со стругов снимайте затинные пищали, тащите на валы! Господи, тут ведь и не удержаться. Мещеряк! — крикнул он вслед поспешавшему атаману. — Пущай Кольцо, Пан и Михайлов в полном бережении отходят. И стоят без огней! Пущай со стругов никто не сходит, а как услышите у нас пальбу, живо ворочайтесь да слобоните нас. Стало быть, Кучум возвернулся да нас в приступ берет...
— Ясно дело! — ответил Мещеряк. И скоро послышался его крик и недовольный гомон казаков, которые шарили по амбарам и тонули в горах драгоценных мехов, коим, казалось, и счету тут не было.
— Караулы ставить! Забивай все анбары! — кричал Мещеряк. — Ложи все на место, кто что взял! Заутре при свете все дуванить будем, по совести!
Вскоре застучали топоры. Казаки забивали двери амбаров с припасами.
Ермак дождался, когда за последними уходившими казаками затворят перекошенные, рассохшиеся ворота. Прямо перед ними поставил пушку — Соловья, снятого со струга. И велел, ежели конница татарская к воротам подойдет, не ждать, пока они створки проломят, а прямо так в ворота и палить.
— С воротами-то, со щепками да досками больше перебьете! — объяснил он.
С двумя казаками своей станицы бесшумно обошел всю крепость. Проверил все караулы на валах и в проломах. Проверил, тлеют ли фитили, спрятанные под пустые бочонки, чтобы ветром не задуло, случись дождь — не залило и чтобы враг не видал. И только тогда пошел к гарему.
К удивлению атамана, действительно, бывшие там какие-то страшные старухи в белых не то чалмах, не то бурнусах почтительно склонились перед ним, но зашипели-заплевались, когда в узкие, украшенные резьбой двери попытались просунуться Ермаковы казаки.
Пустили только его одного.
Первая юрта была сквозная, с двумя дверями, — вероятно, здесь ночевала охрана. Валялись щиты, копья и сабли. Старухи открыли вторую дверь. Там, в узком дворе, торчало несколько деревьев, был какой-то не то колодец, не то бассейн. И такие же узкие, затейливо изукрашенные двери вели в полутемные каморки, устланные коврами.
Закутанные так, что далее терялись очертания фигур, в чапаны и паранджи, женщины с закрытыми лицами сидели перед каждой дверью и упали на колени перед Ермаком.
