Она так много пережила, и я чувствую, будто снова подвела ее. Снова поверила в человека, который этого не заслуживает. Все эти годы моя жизнь шла по пути через выбор, который приняла его семья. Теперь я должна подготовить нашу дочь к новому пути. К тому, где семья, которую мы строили, распадается.
— Хэдли, Коннор и я… Мы… Хорошо, мы проведем некоторое время порознь.
— Но! — Она вырывает свои руки из моих. — Я люблю его.
— Я тоже его люблю, но иногда все не так просто.
Голова Хэдли двигается из стороны в сторону в знак возражения.
— Мы должны вернуться, мама! Мы должны. Коннор любит нас, и он делает тебя счастливой. Ты больше не плачешь, и Коннор тебя не бьет!
Есть раны, которые не физические.
— Я знаю это, милая, но мы поссорились и согласились, что нам нужно сделать перерыв.
Ее глаза расширяются, а потом она касается моего лица рукой.
— Он мой лучший друг.
— Он твой отец и всегда будет частью твоей жизни. Я никогда не заберу этого у вас.
Из ее глаз текут слезы, а во мне все сжимается. Дыхание за дыханием, оно сжимается, когда я наблюдаю, как мой ребенок борется с тем, что я говорю.
Конечно, этот раз совсем не похож на первый. Когда я оставила Кевина — это было освобождение. Сейчас я не чувствую себя свободной. Это похоже на агонию.
— Пожалуйста, мамочка! Пожалуйста, пожалуйста! Мы должны вернуться. У меня домик на дереве, и он не знает, что делать с животными! Мы должны ему помочь. Он нуждается в нас и… и… он никогда не расстраивает нас. Коннор водит нас за тыквами и яблоками. Пожалуйста!
Пожалуйста, остановите это.
Я не могу остановить слезы, которые текут по моему лицу. Смотреть, как она разваливается таким образом — сокрушительное чувство.
Мои пальцы касаются ее щеки, вытирая падающую слезу.
— У тебя всегда будет Коннор, Хэдли. Всегда. Я знаю, что тебе это трудно понять, но иногда нам приходится уходить от кого-то, кто нам дорог, даже когда они водят нас за тыквами и яблоками. Иногда это просто не работает.
И иногда хочется умереть в процессе.
Ее грудная клетка быстро поднимается и опускается, вдохи становятся громкими.
— Я хочу вернуться к Коннору!
Я тоже.
— Знаю, и мне жаль. Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю, Хэдли, и сделаю для тебя все, но не могу дать тебе этого.
— Ты всегда прощала папу. — Ее голос дрожит. — Я не знаю, почему ты не можешь простить Коннора.
И вместе с этим из ее груди вырывается рыдание, и она бежит по коридору. Когда хлопает дверь, я подпрыгиваю, и еще одна часть меня разлетается на куски.
____________
— Элли, я волнуюсь, — говорит Сидни в четыре утра.
Я непрерывно плакала после разговора с Хэдли. Если это были не истерические слезы, то можно назвать это водопадом.
Я не смогла пересказать, что случилось, потому что это слишком больно, и я не на сто процентов уверена в том, какой будет юридическая ответственность Сидни. Я не знаю, должна ли она сообщать об этом. Блядь, она уже могла знать, поскольку они с Декланом встречались.
Все это полный бред.
— Со мной все будет хорошо.
— Правда? Потому что я никогда не видела, чтобы кто-то так плакал.
Что случилось?
Я хочу с кем-то поговорить, но не уверена, что смогу выговорить слова.
— Той ночью я многое узнала. Вещи, о которых Коннор надеялся, я никогда не узнаю, и… Я не могу быть с ним.
— Он причинил тебе боль? Потому что, клянусь Богом, я его убью.
— Нет, не так. Нет… Физически, конечно, нет. Это про ту ночь, когда мы встретились.
— О, — говорит она, потирая меня по спине. — Ну, это было восемь лет назад, правда?
— Да, но это сложно. — Уверена, что да, но вы прошли такой долгий путь. Мне неприятно видеть, как вы расходитесь из-за того, что произошло, когда вы были еще практически детьми.
Если бы Сидни знала, в чем дело, уверена, что она бы так не думала.
В конце концов, единственные два человека, чье мнение имеет значение, не здесь, чтобы высказать его.
— Я не уверена, что есть способ это исправить. Блядь, не знаю, как я могла бы забыть это, даже если бы хотела.
Она качает головой.
— Я бы хотела, чтобы ты сказала мне, чтобы я могла тебе помочь.
— Детали не имеют значения. Ну, имеют, но не для нее.
— Ладно, тогда расскажи мне без подробностей.
Я откидываюсь на диван, прижимая подушку к груди.
— Коннор знал, что случилось с моими родителями.
Ее глаза расширяются. Сидни в курсе, как погибли мои родители, и что их дело было закрыто много лет назад.
— Знает?
— Да. Он утверждает, что не знал, кем я была, когда мы встретились, и что действительно не понимал это до недавнего времени, но знал, что произошло той ночью.
Это та часть, которая меня больше всего смущает. Как он мог не собрать все воедино? Если бы я знала, что его отец был причастен к гонке в ту самую ночь, когда погибли мои родители, я бы сложила воедино два и два.
Он этого не сделал.
— И ты ему веришь?
— Не знаю.
Сидни откидывается назад, подтягивая ноги под ягодицы.
— Я знакома с Коннором с детства, и он во многом еще тот мудило, но ложь — не его грех. Тот парень не мог бы врать, даже если бы ему приставили к голове пистолет. Раньше нам приходилось красться, чтобы убедиться, что он нас не увидит и не расскажет все маме. Я не говорю, что он не вырос и не изменился, но он чрезвычайно преданный и еще тот защитник. Как ты думаешь, у него есть желание намеренно причинить тебе боль?
Нет. По крайней мере, я так не думала.
— Как ты тогда это объяснишь?
— Не знаю, Элли. Я правда не знаю. Я имела дело с некоторым сумасшедшим дерьмом на своей работе, а потом стала волонтером.
Мне нравится верить, что я достаточно хорошо разбираюсь в характере человека, но я не верю, что он мог бы сделать тебе больно.
Никогда бы не смог. Я видела, как он на тебя смотрит, и клянусь…
Это не похоже на то, с чем я когда-то сталкивалась. В его любви есть какая-то ярость.
Я тоже все это видела. Он всегда был на страже, готовый сделать все, что сделает меня счастливой. Он был терпеливым в то время, когда большинство
