разъяснил Магдалене, что к чему). Около десяти неожиданно пришли сразу Пауэлл и Вулрич. Леди де Ланси показала им чашку, отчиталась о своих действиях и наблюдениях, внимательно всматриваясь в их лица. Когда они переглянулись между собой, она всё поняла – отвернулась к окну и заплакала.
У постели больного они пробыли недолго, но потом тянули с уходом, явно собираясь что-то сказать. Магдалена догадывалась, что же именно, но не могла, не хотела этого слышать. Она простилась с ними бодрым голосом и, выпустив их из дома, закрыла дверь.
Теперь Уильям уже не скрывал, что ему больно. Когда в середине ночи Магдалена в очередной раз приподнимала его, втаскивая на скользкую подушку, у нее в животе словно что-то лопнуло. Но в этот момент Уильям посмотрел на нее таким застывшим взглядом, что она забыла о себе. Он всё еще обнимал ее за шею; она стала тормошить его за щеки, исступленно целовать… Он очнулся и попросил позвать Пауэлла. Господи, что же делать? Бедный Джеймс сам как тень…
– Да, да, я пошлю за ним, милый.
В четыре утра в дверь постучали, там стоял незнакомый пожилой мужчина с глазами, словно обведенными красной каймой. Это оказался хирург, которого прислал Пауэлл, – сам он лежал в постели больной. После кровопускания Уильяму стало легче, он наконец-то заснул. Магдалена задула свечу и вышла проводить врача.
Он сказал, что самым первым осматривал полковника де Ланси еще тогда, на поле боя, и уверил его родственника, что он выживет. Как странно, что именно ему выпала тяжкая доля предупредить жену полковника… В общем, если она хочет поговорить с мужем о чём-то важном, то лучше не откладывать.
– Как скоро? – спросила Магдалена.
– Точно не знаю.
– Дни или часы?
– По крайней мере, двенадцать часов у вас есть.
Двенадцать часов.
Магдалена молча повернулась к хирургу спиной и на цыпочках вошла в комнату мужа. Уильям спал. Она села в противоположном углу, чтобы не мешать ему, и смотрела на милое, родное лицо, то и дело смаргивая слезы. Во рту у нее пересохло, губы потрескались. «Наверное, я умру первой», – подумала Магдалена. Нет, как же она может умереть и бросить его одного? Она должна быть рядом, она нужна ему. Не раскисать! У них еще целых двенадцать часов. Если ей удастся разыскать генерала Дандаса, он, может быть, успеет приехать и позаботиться о них обоих. Где бювар?
Свое длинное сумбурное письмо она перечитывать не стала – просто сложила, отдала Джозефу и велела ему найти генерала, если тот в пределах десяти миль от Брюсселя. Магдалена сидела на стуле, уцепившись обеими руками за сиденье, ее била дрожь. Она еще никогда не видела, как люди умирают, и не знала, как это на нее подействует. Достанет ли ей спокойствия и сил? Уильям! Говорить ему или нет? Он видел много смертей. Но одно дело чужая смерть, а другое – своя собственная…
Он проснулся и протянул к ней руку. Она подошла, села рядом, как обычно.
– Уильям… Прости меня, любимый, но я должна сказать тебе. Врач, что был здесь ночью… Он говорит, что симптомы… В общем, он считает, что надежды нет. Если ты хочешь распорядиться о чём-нибудь, скажи мне, я всё исполню.
Де Ланси продолжал машинально гладить ее пальцы.
– Это неожиданно, – выговорил он наконец слегка дрожавшим голосом. – Очень неожиданно. Веришь ли, сегодня первый день, когда я чувствую себя настолько хорошо, как будто в самом деле пошел на поправку! У меня ничего не болит, я свободно дышу. Пожалуй, я даже выдержал бы переезд в Брюссель.
– Что мне сделать для тебя, милый?
– Когда я лежал на земле во время боя и думал, что умираю, – продолжал он, не отвечая, – я не чувствовал ни страха, ни отчаяния, ведь я скоро попаду в лучший мир. Мне только было жаль расставаться с тобой, любовь моя. Я думал: как она, бедненькая, будет здесь одна, без меня? Прошу тебя, пообещай мне, что не поступишь, как тетя Амалия.
Слезы хлынули из глаз неудержимо. Всхлипывая, Магдалена пыталась что-то сказать, но Уильям устало закрыл глаза и приложил палец к губам: тсс, не надо слов.
Да, всё, хватит. Такими тоскливыми разговорами она только сократит ему жизнь, а каждый час дорог.
Верная Эмма принесла чай и тосты. Уильям позавтракал с таким удовольствием, что и у Магдалены проснулся аппетит. Вот только у нее теперь текло из носа. Боже мой, какой стыд – куда же подевался ее платок?
– Ты простудилась, милая? Всё время сидишь на сквозняке.
– Да, наверное. Это ничего.
В полдень приехал Вулрич – пощупал пульс, кивнул на слова Уильяма о том, что ему лучше, порекомендовал полный покой.
– Не нужно ли вам чего-нибудь в Брюсселе? Я еду туда.
– Нет, благодарю вас.
– Магдалена, любимая, генерал Дандас!
– Я написала к нему утром, милый.
Вернулся Джозеф с короткой запиской: «Буду вечером».
Однако прежде генерала явились Пауэлл и Хьюм – один едва держался на ногах, другой был всё таким же бодрым и шумным. Хьюма так превозносили в армии, что он, наверное, возомнил, будто его визит – величайшая радость для кого угодно! А ведь полковник Гордон умер у него на руках, после того как сей эскулап отнял ему ногу! Магдалена не хотела его пускать, но он прошел к Уильяму сам, не обращая на нее внимания, заставил больного сесть, постукал его пальцами по груди, пощупал пульс и заключил, что он сможет выдержать еще одно кровопускание, если понадобится.
– О нет, мне это не нужно теперь, я скоро буду совсем холоден, – сказал Уильям.
– Да я и не намерен пускать вам кровь! Наоборот, хочу согреть вам конечности.
В глазах Уильяма вспыхнула надежда, отразившаяся тревогой в душе Магдалены.
– Хорошо ли это будет, мистер Хьюм? – спросила она.
Врач вышел, не удостоив ее ответом, она поспешила за ним.
– Почему вы опускаете руки, когда у него такой славный пульс? – выговаривал Хьюм Пауэллу. – И такая отличная комплекция! Вы только тоску наводите. Нельзя сидеть сложа руки, надо что-то делать. Поставьте ему пластырь на
