грудь, приложите пиявок, если будут боли в боку, приготовьте горячую ванну.
Магдалена смотрела на Пауэлла, пытаясь прочитать по его лицу, верит он Хьюму или нет, Джеймс избегал ее взгляда.
– О, не бойтесь, сударыня, мы не бросим это дело! – бодро сказал ей Хьюм.
Эти глупые слова рассердили ее окончательно.
– Я вовсе не боюсь, сэр, что мистер Пауэлл нас бросит, потому что уверена в обратном, но сегодня утром мне сказали, что надежды нет, так зачем же…
– Не то чтобы вовсе нет, – пролепетал аптекарь, – я бы сказал, что надежды мало…
Махнув рукой, Магдалена ушла: ну их, пусть разговаривают друг с другом.
– Милая, я слышал, что сказал мистер Хьюм. Мне кажется, его средства сто́ит испробовать.
Магдалена застыла, бессильно опустив руки. Уильям смотрел на нее так кротко… Она высунулась в окно.
– Эмма! Эмма! Сэру Уильяму нужна горячая ванна! Не знаю как!
Джозеф отправился на поиски корыта и в самом деле вернулся с большой лоханью. Он таскал воду из колодца, переливал из ведра в чугунок, который Эмма грела на огне. Пауэлл собрался идти домой – готовить пластырь.
– И у вас, кажется, есть пиявки?
– Не жалко вам его мучить? – прямо спросила Магдалена.
Аптекарь опустил глаза; было видно, что он борется с собой.
– Признаюсь вам честно: я не верю в чудодейственную силу этих средств, но я не знаю, как буду чувствовать себя потом, – возможно, пожалею, когда будет слишком поздно, что не прислушался к советам такого известного врача, как доктор Хьюм. А сэру Уильяму в любом случае хуже не будет, от тепла ему станет приятно, пластырь снимем через шесть часов, если он пожелает.
В доме не было ни куска фланели, чтобы положить в лохань. Подумав, Магдалена взяла одеяло Джозефа и решительно разорвала его пополам. Они вдвоем помогли Уильяму забраться в «ванну». Господи, как же он исхудал! Вода доходила ему почти до плеч, он сказал, что ему очень приятно, ногам так тепло. Вот только бы еще перевязать чем-нибудь грудь… Чем? Ах, как досадно, что они захватили с собой так мало одежды! Можно было бы использовать нижнюю юбку… Но у Магдалены же есть нижняя юбка – та, которая на ней! Выйдя с Эммой в другую комнату и притворив за собой дверь, она сняла юбку, с треском оторвала большой кусок. Эмма вскрикнула, прижав ладони к щекам.
– Спасибо, милая!
Приехал генерал Дандас. Магдалена выбежала к нему на минутку, объяснила, что у них «водные процедуры», попросила ее извинить. Узнав, с кем она говорила, Уильям просветлел. Его уложили обратно на кровать, он уснул, а Магдалена пошла к хозяевам спросить, не найдется ли у них, чем угостить генерала.
Они сидели в ее комнате и пили кофе. Старик сказал, что прекрасно устроился на чердаке, пусть она не беспокоится о нём, он пробудет здесь так долго, сколько потребуется, не обращайте на него внимания, будто его и нет вовсе, но позовите сразу, как только он понадобится. Разговор велся шепотом, потому что дверь в комнату Уильяма была открыта – Магдалена стерегла каждый шорох оттуда.
– Вам нужно поспать, иначе вам сделается дурно, – мягко заметил генерал.
– Да, непременно, благодарю вас.
– Леди Гамильтон просила меня привезти вас к ней, когда вы вернетесь в Брюссель.
– О нет. То есть это очень любезно с ее стороны, и я невероятно благодарна ей за Джозефа, но я бы предпочла остановиться у графа де Ланнуа, как прежде.
– Это возможно; он сказал, что сохранил ваши комнаты за вами, вы сможете жить там, сколько пожелаете.
– Магдалена!
Она вскочила и пошла к мужу. Сказать ли ему о том, что граф де Ланнуа ждет их к себе?
– Тебе надо поспать, милая, поди приляг.
– Да, хорошо, я и вправду устала. Эмма подежурит возле тебя. Она даст тебе лекарство.
Магдалена поднялась, чтобы идти, Уильям остановил ее взглядом.
– Боль в груди возвращается… Может быть, пиявки помогут?
В глазах на мгновение потемнело, потом колеблющийся свет свечи вернулся. Сердце стучало молотом, отдаваясь шумом в ушах. В раскрытую дверь Магдалена видела свою пустую, ждущую кровать. Пиявки. Она поставила банку на пол и откинула покрывало.
Процедура потребовала такой сосредоточенности, что, когда через час Магдалена всё-таки легла, сон не шел к ней. Она слышала, как Эмма уговаривала Уильяма выпить горькую гадость. «Где леди Магдалена?» – «Она спит». – «Это хорошо, это хорошо…»
Эмма разбудила ее: сэру Уильяму очень худо. Он перестал стонать, как только Магдалена вошла к нему: «О, пустяки, кольнуло в боку». Она села и принялась массировать ему грудь, надеясь уменьшить боль; Эмма сказала, что приходил мистер Пауэлл и принес пластырь. Они наложили пластырь, Уильям морщился, но терпел. Когда совсем рассвело, Эмма пошла готовить чай и тосты.
– Нельзя ли снять пластырь на десять минут, чтобы я мог поесть спокойно?
– Я уберу его вовсе.
– Спасибо, любимая!
Пауэлл пришел часов в девять. Уильям спросил, можно ли ему встать с постели, – у окна легче дышится, а он так устал лежать. Воздух с хрипом вырывался из его груди, в горле что-то булькало и клокотало, на лбу вздулись вены.
– Даже не думайте! Вам будет очень больно. Покой и тишина!
Покой и тишина… Уильям горько усмехнулся, и Магдалена поняла, о чём он подумал.
Часа через два он услал ее за какой-то мелочью, но дом был маленький – она услышала, что Джозеф помогает ему встать, чтобы идти к окну. Господи, он же упадет! Генерал Дандас! Генерал Дандас! Старик неожиданно быстро спустился с чердака, а у Магдалены подкосились ноги. Когда она пришла в комнатку Уильяма, мужчины уже положили его обратно на кровать. Она сказала, что побудет с мужем одна, закрыла за ними дверь и распахнула настежь окно – пусть шумно, зато свежий воздух. Уильям задремывал, просыпался и беспрестанно спрашивал, который час. Скоро ли три? Уже пять. Как, уже?
Его тревожила мысль о ночи – темной, изнурительно долгой, мучительной. Как бы ее укоротить? Магдалена не знала. Ее саму мутило от этой
