этажа главной опоры стала давно пройденным этапом, а злоба людей, родившаяся в замурованной нише, так и не исчезла. Очень часто вспыхивали ссоры и драки. В таких условиях хорошей, нормальной работы не могло быть. Всю их смену разогнали кого куда. Роберта назначили на монтаж труб.
— Что было тогда? — сокрушенно вспоминал он. — Затмение какое-то нашло на всех. Или таким сильным было потрясение? Но зачем же бить друг друга?
— Потом разберемся, Роберт. — Иван Андреевич ощупывал ногами в темноте очередной метр подземного хода. Он опасался какого-либо провала, нагромождения камней, плит, он искал лучшего пути, хотя и понимал, что здесь не должно быть никакого препятствия, ведь ход этот — прежде всего ход, а не место для свалки.
Они отдыхали в темном подземелье, прислонившись к стене. Ивану Андреевичу казалось, что прошли они много, что городок давно уже миновали.
— Куда ведет этот коридор? — спросил он.
— К главной опоре, — устало ответил Роберт.
Больше Иван Андреевич ни о чем не спрашивал. Он был уверен, что главную опору они давно миновали, у Роберта явно нарушено чувство расстояния. Но это еще полбеды, с таким нарушением жить можно, лишь бы у солдата хватило сил выбраться отсюда.
Куда они придут? Ясно, не к главной опоре. Что их ожидает? Этот коридор, конечно, известен нынешним хозяевам городка, поэтому свободного выхода не будет. Что там — свинцовые ворота, а может быть, глухая стена? Но тогда зачем этот длинный коридор, если один конец его замурован? Иван Андреевич терялся в догадках. Он был уверен, что из этого подземелья за пределы городка они не выйдут и поэтому нечего тратить силы и время. Но другого пути у них с Робертом нет. Стремление Роберта поскорее покинуть ненавистный городок явно нереально: он не считается с объективным положением вещей.
Сейчас следует остановить его, сказать всю правду и повернуть обратно. Но тогда Роберт может так расстроиться, что в пору укладывать его на очередное лечение. Лучше уж пусть он будет усталым, лучше затратить лишнее время на отдых, на путь к замурованному концу подземного хода и обратно, чем на лечение. Усталость — это не болезнь, она быстро проходит.
— Ну, пошли, — опять взвалил на себя Иван Андреевич солдатский ранец с консервами.
— Не подождать ли Регину? — остановил его Роберт, дотронувшись рукой до локтя профессора. — Она, может быть, уже в квартире, где мы ночевали?
— Если она в квартире, Роберт, то наверняка дождется нас. Мы туда вернемся.
Роберт недовольно засопел:
— Вы думаете, что я веду вас неправильно?
— Ну, не совсем так...
— А все же не верите! — повышал голос Роберт.
— Не в том дело, верю я или не верю... Куда мы придем? В тупик или в пасть к зверю?
— Дальше главной опоры подземного хода нет! Слышите, нет дальше хода! Если после нас построили, ну, тогда другое дело. Но дальше не было его, не было!
— Вот что, Роберт. Прекратите. Давайте без истерик. Если выйдем — хорошо, не удастся выйти — вернемся. И прекратим дебаты.
Иван Андреевич удивился, как легко и быстро Роберт согласился с его доводами. Посопел за спиной профессора над самым ухом, несколько раз неосторожно наступил на задник туфли Ивана Андреевича, но продвигался уже молча, не показывая своего возмущения.
Слова Роберта заронили в душу Ивана Андреевича сомнение: а если действительно Регина появилась в квартире? Мало ли что могло с ней случиться. Он уже упрекал себя за скоропалительный вывод о ее бегстве. Могли бы еще подождать, ничто им не угрожало в квартире. Не было никаких оснований думать о ней как об изменнице, как о дезертирке, никаких, кроме долгого отсутствия. А если с ней что-то произошло и ей нужна помощь? Он пытался оправдаться перед самим собой, но чернобровое лицо Регины, все в слезах, с укоряющим взглядом, неотступно стояло перед глазами. Все доводы, которые должны бы утвердить Ивана Андреевича в правильности решения уйти из квартиры, казались ему искусственно притянутыми для собственного утешения, поэтому он уже не верил себе.
— Роберт, — неожиданно громким голосом (Иван Андреевич даже сам удивился) позвал он солдата, — стойте здесь. Отдохните. Я схожу за Региной.
Иван Андреевич снял с плеча ранец и облегченно вздохнул. Вроде бы не так уж много консервов, а тяжелые они.
— Лучше присядьте — так быстрее отдохнете, — посоветовал он. Отыскал в темноте плечо Роберта, по-дружески похлопал ладонью. — Ну, я скоро вернусь.
Иван Андреевич знал, что в подземном коридоре никаких завалов и провалов нет, поэтому шагал уверенно. Он удивился тому, что до выхода из подземелья добрался довольно быстро. Может быть, Роберт прав? Подземный коридор на самом деле построен не дальше главной опоры? Эта мысль еще раз подтвердила, сколь поспешен был он в своем решении о Регине, а теперь вот и о Роберте. «Спокойнее будь, хладнокровнее в своих оценках и решениях!» — приказывал себе Иван Андреевич.
Осмотрев каждый угол, каждое освещенное пятно, Иван Андреевич убедился, что никто за ним не наблюдает. Он быстро пересек улицу и, находясь уже в подъезде, еще раз посмотрел вокруг себя. Все было спокойно. И тогда он направился к квартире.
Они оставили дверь открытой — и сейчас она была распахнута настежь. В квартире пахло распечатанными консервами. Звонко ударялись о дно посудомойки капли воды из неплотно закрытого крана. А Регины не было. И никаких следов ее присутствия...
Да нет же, не вернется она! Бежала она, предала! Иван Андреевич ругал себя за совершенные и придуманные грехи, за то, что не доверяет своему уму, жизненному опыту, наблюдениям. Хватило нескольких слов солдата, чтобы поставить под сомнение свои же действия. Она, Регина, как человек во всем соответствует своей профессии проститутки. Никто не гнал ее в городок под куполом, сама поехала за большим заработком. Никто не приказывал ей бежать от Хаббарта, сама решилась. Сама и вернулась к нему, никто не заставлял... Таким людям немного труда стоит, чтобы в своих убеждениях и действиях шарахаться из стороны в сторону. А он, профессор, изрядно поживший на свете человек, усомнился в самом себе, бросился спасать и — кого?
Он возвращался по подземному коридору злой, негодующий. Вспомнил, что дверь квартиры так и оставил незапертой. Ну и пусть! Кому она нужна теперь?
— Роберт! — громко позвал он, когда прошел достаточно много.
Никто не
