приветствовал встретивший охранник.
Невольно подумалось, что он, должно быть, давно зарос изнутри ракушками и илом – таким холодным и отстраненным был его голос. Император не раз замечал, как творцы Воды, много лет проработавшие в Тюрьмах, под конец жизни сами начинали походить на огромных сонных рыб с безучастным взглядом.
– Отведи меня к Рысю, – резко ответил Аврум, стараясь как можно быстрее прогнать из головы весь тот бред, который навевало это ледяное сонное царство.
Отвратительно.
Аврум старательно избегал смотреть по сторонам, быстро шагая вслед за равнодушным охранником. Где-то здесь, среди многочисленных камер, теперь коротают остаток своих дней работники книгохранилища. Но облегчение от этой мысли длилось недолго. Бартен поплатится за свою измену, за эту низкую, подлую кражу. И как только хватило наглости посягнуть на нечто столь ценное и надеяться при этом уцелеть? Успокаивало лишь то, что хранитель Знания вряд ли сможет быстро распорядиться Сводом. Не всерьез же он собрался изучить исин?
Если бы Тысячелетники умели прощать или забывать подобные преступления, Элемента никогда бы не достигла таких высот. Чудесный, нерушимый, правильный ход жизни, освященный и благословленный Четырьмя. Подтверждений тому было достаточно.
Аврум сам видел, как уходили в Стихию Мик и Рут. Зазнавшиеся паршивцы в краях тоже едва ли остались живы. И Себерия – кучка неотесанных дикарей в дремучих лесах – наконец принадлежит ему. И все, что укрыто в ней. Почти все. Мысль о сожженном Крае Ветра оцарапала, но Аврум прогнал ее прочь. С этим он тоже разберется. Мятежи не могут длиться вечно, и им никогда не сравниться силой с его армией. Знание впервые за всю историю Тысячелетников упрятано столь надежно. Почему же все это не приносило ни радости, ни желанного покоя?
Покой придет, обещал себе Аврум. Осталось недолго, всего несколько дел, и он как раз сейчас разбирается с одним из них. А потом можно будет наблюдать, как неторопливо, смакуя, Рубеж заглотит Себерию. И если не сам Аврум, то уж Авель точно поведет на новую войну имперский флот дальше – через Океан… Тысячелетникам никогда не бывало достаточно и чересчур. Еще один залог величия Элементы.
Аврум вспомнил болезненное, застывшее в мучительной гримасе лицо сына, но тут же прогнал это видение прочь. Он справится, не может не справиться. Он сын своего отца.
– Ваше Величество, пришли, – охранник указал на одну из камер.
От мысли, что некоторые узники проводят здесь не один год, Авруму вновь сделалось не по себе.
– Жди тут. – Он решительно шагнул вперед, проклиная сегодняшнюю излишнюю чувствительность.
При взгляде на заключенного Аврум сперва подумал, что нерадивый охранник ошибся и привел его не в ту камеру. Этот заросший, исхудавший человек с совершенно безумными глазами просто не мог быть генералом, бывшим главнокомандующим имперской армией.
– Рысь? – зачем-то осторожно спросил Аврум, не решаясь даже подойти ближе.
Заключенный поднял затравленный взгляд. Аврум знал: больше всего Рыся пытали мастера связи, стараясь добраться до того, что он спрятал от них. Подобное не могло пройти бесследно.
– Пройдемте в мой кабинет, я только прикажу слугам подать травяной отвар, – заключенный нервно жевал нижнюю губу и осматривался в поиске несуществующих слуг. – Желаете слив из нашего сада?
Аврум сделал осторожный шаг вперед. Рысь – а это все-таки был Рысь: неровный огонь над ладонью Аврума наконец-то помог различить знакомые черты в изменившемся лице – отшатнулся.
– Только умоляю, Элеонора, сегодня никаких танцев, мы уже не в том возрасте.
Аврум вздохнул. Работа предстояла неприятная и грязная, от этого сознания осталась только липкая трясина разрозненных мыслей. Его лучшие мастера не справились, но Аврум не мог не попытаться сам.
– Это все шалости Мика… Ты слишком балуешь его… – печально сообщил Рысь.
От резкого появления новой мысленной связи он громко вскрикнул и поспешил забиться в угол. Видимо, остатки рассудка в нем подсказывали, что в прошлые разы это никогда не заканчивалось хорошо.
– Тише, – вкрадчиво сказал Аврум. – Это быстро.
Воспоминания, размышления, мечты… Аврум умел работать с мысленной связью, пусть и весьма поверхностно, но не надо было быть специалистом, чтобы понять, что от разума Рыся почти ничего не осталось. Лица Элеоноры, Лики и Мика, воспоминания о сражениях и тренировках, Огонь, очень много Огня. Аврум ухватился за это Пламя: одно сражение, второе, третье, вот они – обрывочные видения Себерии в тот год. Деревянные дома, испуганные лица, красные флаги Империи. Воздушный флот. Так, а здесь…
Темнота. Аврум мысленно шагнул дальше, в висках заломило. Темнота, о которой в один голос говорили все мастера связи, работавшие с Рысем. Провал воспоминания, удаленного навсегда, пустота, по крупицам безвозвратно разрушающая сознание. Зерно будущего неотвратимого безумия. Именно поэтому удалять воспоминания так опасно.
Аврум поморщился и поторопился оборвать мысленную связь. Здесь можно было даже не стараться с пытками – Рысь был обречен, они просто помогли ускорить неизбежное. Мастера оказались правы: нужное воспоминание грубо вырвали с мясом, отыскать не получится. Аврум раздраженно вздохнул, злясь на себя за напрасную надежду.
Рысь, скорчившись, плакал в углу и неразборчиво звал кого-то. Аврум на мгновение задержал на нем взгляд, раздумывая. Перед ним был предатель, лишивший его долгожданной победы два года назад. Вор и укрыватель Пятой – той, что по праву принадлежала ему, Авруму. Подлец, самонадеянно присвоивший своей семье чужую – только их, Тысячелетников! – силу. Мятежник, который стоял у истоков нового кровопролитного восстания.
Ну нет. Казнь стала бы слишком милосердным решением.
1010 год от сотворения Свода,
второй весенний отрезок
Это должен был оказаться первый по-настоящему погожий, солнечный день в этом году. Мирра по привычке встала раньше остальных и очень тихо, стараясь никого не разбудить, выбежала на крыльцо. Ночной мороз еще никуда не делся, но утренний свет уже стал совсем другим: румяным, ласковым, теплым. Высоко в ветвях над головой пели птицы. Зима уходила.
Мирра прикрыла глаза и позвала Риккарда, так, как делала теперь каждое утро. Она запретила себе даже представлять, будто он просто крепко спит или не слышит. Ложь была бы уступкой, а Мирра не собиралась уступать. Он не слышит сейчас, но обязательно – обязательно! – услышит однажды.
Она протянула раскрытые ладони утренним лучам, ощущая, как прохлада забирается под растянутые рукава. Рик, я тут. Рик, я буду ждать, я дождусь, слышишь? Сколько бы весен и зим ни миновало, как бы далеко ты ни был, если хоть что-то в тебе осталось от моего прежнего Рика – однажды ты непременно услышишь меня, поймешь, что я здесь, я жива и все еще
